Парфенов же вывел отряд разведки на день раньше.
Тогда же мужики начали воздвигать дополнительную засеку со стороны Сенькина брода по левому берегу.
Вечером станичный голова объявил общий сход. Он наказал мужикам готовить семьи к отходу в лесные лагеря, для чего держать наготове лошадей и телеги, собрать скарб, провизию, в общем, быть готовыми уйти от реки при появлении басурман. В охрану определил десяток мужиков. Люди на сходе выслушали его спокойно, а вот как разошлись по дворам, так бабы загалдели, как сороки. Но на то они и бабы. На них хозяйство, дети и старики.
Ранним утром в пятницу разведочный отряд на четырех плотах переправился за Оку и пошел на юго-восток.
Во дворах люди выставили телеги со скарбом.
Станичный голова с разъездом еще раз проверил лесные лагеря.
Сторожа, которые охраняли село, докладывали, что то тут, то там замечали свежие следы крымчаков. Басурмане мурзы Дайлана продолжали смотреть за подготовкой русских к отражению их атак.
Петр Сухой не выдержал, собрал три разъезда и срочно выслал их в лес. Вернулись мужики к утру, усталые и без всякого результата. Крымчаков в лесу, оврагах и балках они не видели. Бордак отругал голову за самоуправство и запретил ему впредь делать что-либо без его на то разрешения.
Прошло три дня, как ушел разведочный отряд Луки Огнева. Гонцов от него не было. Разъезды перестали находить свежие следы крымчаков.
Это могло означать только одно. Мурза Дайлан собрал все свои отряды в единую рать. Стало быть, скоро следовало ожидать появления у Оки орды Девлета-Гирея.
В воздухе витала тревога. Мужики и ратники нервничали. Даже детишки малые перестали играться и сидели по домам, испуганные как никогда.
На рассвете Бордака поднял Сухой.
– Михайло Лексеич, гонец от десятника Огнева только что переправился через реку, – доложил он. – Говорит, важная новость у него.
Бордак встал, оделся, вышел вместе с головой из дома. Во дворе он увидел Игната Тернина, ратника из десятка Огнева.
– Что, Игнат? – выдохнул он.
– Приветствую, боярин.
– Не до того. С чем прибыл?
– Объявились крымчаки. Рать огромная!
– Как и куда идут?
– Идут не особо быстро. Вчера вышли к большому лесу, встали там. Мы в то время в овраге укрылись, до тысячи всадников насчитали, сбились. Огнев на глаз прикинул. Не менее трех получается. Ночью все поле, как город, светилось от костров.
– А утром куда пошли?
– Так в том-то и дело, что стоят до сих пор.
– Но ты ушел оттуда. Они уже могли и двинуться.
– Нет, десятник сказал, что, если нехристи пойдут дальше, он пошлет еще человека, а сам попробует проследить за ними хотя бы верст десять. А раз другого гонца нет, значит, крымчаки до сих пор там стоят.
– Отсыпаются после длительного перехода?
– Я бы не сказал, что они сильно притомились.
Бордак взглянул на Тернина и спросил:
– А это ты откуда знаешь, Игнат?
– Так по коням татарским. Когда длинный переход, они потные, фыркают часто, морды опускают. А те, которых я видел, свежие, словно и прошли-то всего верст десять-двадцать.
– Мне надо самому на орду эту поглядеть.
– Проведу, коли накажешь.
– Ты жди, я хоть умоюсь.
– Так через реку переправляться будем.
– Тоже верно. – Бордак повернулся к Сухому.
– Коня моего сюда, Петр!
– Слушаюсь! Егорка! – крикнул он. – Коня боярину.
– Не надо коня, – неожиданно донеслось от ворот подворья.
Бордак с Сухим повернулись и увидели князя Хворостинина.
– Гонцу идти назад к отряду, разведке смотреть за ордой. А вот что надо, голова, так это чашу квасу. Да и перекусить не мешало бы, с вечера во рту маковой росинки не было.
Голова засуетился.
– Это мы сейчас, Дмитрий Иванович. Да ты проходи, чего в калитке застыл?
– Ты наперво озаботься о людях из моей охраны. Они у ворот северных стоят. Их надо накормить, напоить и спать уложить. Да и конями заняться.
– Слушаюсь! Егорка, не надо коня, бегом со мной! – Станичный голова вылетел со своего подворья.
Хворостинин подошел к Бордаку.
– Михайло Алексеевич, здравствуй!
– Доброго здравия, князь.
– Не ждал?
– И помыслить не мог, что явишься.
– Пойдем в горницу, поговорим, покуда голова дело сделает. Потом перекусим, и я спать пойду, устал.
Бордак кашлянул.
– Извиняй, Дмитрий Иванович, где же ты так умаялся?
– Помнишь о мурзе Вазихе Дайлане?
– Недавно с Василем говорили о нем и его пяти сотнях. Да мы же тогда гонца к тебе посылали, ты передал, чтобы не беспокоились о нем.
– Все верно. Нет больше пяти сотен крымчаков у нас за спиной.
– Это твоя работа?
– Моих сотен, я только начальствовал. Побили мы басурман у села Барино. Удивляюсь, почему мурза не перевел стан в другое место, ведь знал, что сотника его Байтугана мы взяли. Надеялся, что тот ничего не скажет? Глупо.
– Может, не успел?
– Может, и так, но это теперь не важно. Стан окружили, басурман порубали, мурзу взяли, отправили в Калугу.
– Это хорошо. А почему ты запретил мне к разведочному отряду ехать?
– Нет в том никакой необходимости. Это рать ногайского мурзы Теребердея. Во главе ее бек Галдан, один из приближенных вельмож мурзы.
– Теребердея, говоришь? – Бордак усмехнулся.
– Чего ухмыляешься?
– Да этот самый Теребердей и выдал нам соображения Девлет-Гирея на поход этого года.
– Да? Ведь ты же сам в Крыму был. Все они продажные, хотя и у нас таких много. Гонцы из окрестных крепостей рассказывали, как к Крыму вновь потянулись обозы русских вельмож.
– Будь они прокляты, изменники! Мало Иван Васильевич головы им рубит.
– Думают, они Девлету нужны. Нет, предатели никому не требуются.
Прибежал станичный голова и доложил:
– Ратников в баньку отвели, еда готовится, места для отдыха есть. Коней в конюшню поставили, протерли, корма и воды дали. Для тебя, князь, угощение тоже готовится. Могу наказать и баньку домовую быстро растопить.
– Да, я попарюсь.
– Так я пойду, прослежу за всем?
– Да, конечно, спасибо.
– Не на чем, князь.
Как станичный голова ушел, Хворостинин продолжил:
