Уроки в академии миссис Эптон не шли ни в какое сравнение с выступлениями ее матери перед царем или вечерами в Милане. Ни один педагог не мог научить Софи чувствовать музыку так, как отец. Ведь такой жизни и эмоций не было ни у кого в академии. Отец Софи устроил бы с помощью этого старого расстроенного рояля целое представление, от которого у слушателей на глаза навернулись бы слезы. Он играл бы так искусно, что никто не уловил бы ни одной фальшивой ноты.
– А мой отец поощрял мое увлечение рисованием, – произнес герцог. Софи бросила на него удивленный взгляд, но он смотрел на озеро. – Он и сам рисовал, хотя его рисунки больше напоминали чертежи. Отец изображал дома, а я – живущих в них людей. – Герцог поднял руку и указал направо. – Вон там, за углом дома располагается купальня, которую он спроектировал.
– Вы и сейчас рисуете? – тихо поинтересовалась Софи.
– Нет.
– Почему?
Порыв ветра окропил их дождем, и Софи не смогла устоять перед желанием подставить лицо под капли и глубоко вдохнуть мягкий влажный воздух. Она никогда не призналась бы в этом вслух, но вечер получился замечательный. В Лондоне Софи вряд ли порадовалась бы дождю, грозившему испортить ее туфельки, но сегодня просто стояла на террасе и наслаждалась покоем и живописным видом.
Когда Софи открыла глаза, герцог смотрел на нее точно завороженный. Его лицо было напряжено, но во взгляде уже не осталось прежней сдержанности. Их глаза на мгновение встретились, но потом герцог вновь отвернулся.
– Наверное, по той же причине, по какой вы перестали заниматься музыкой. Другие проблемы требовали моего времени и внимания.
Некоторое время они молча смотрели на дождь.
– Этот дом служил мне убежищем, – продолжил герцог. – В детстве, когда все уроки были сделаны, я отправлялся в лес или на озеро. И вот теперь дом принадлежит мне… одному. Мать его терпеть не может, а Филипп предпочитает иные развлечения. Мне вовсе не хочется, чтобы в моем убежище поселились ссоры и гнев. – Он повернулся к Софи. – Мне не следовало принуждать вас к поездке сюда. Я разозлился на Филиппа, но… Что сделано, то сделано, и не могу повлиять на дождь. Вы простите меня? – Он протянул руку.
И Софи медленно вложила в нее свою ладонь. Герцог не надел перчаток. Она тоже.
– Да, ваша светлость.
– Давайте обойдемся без титулов. Называйте меня просто Вэр.
– Хорошо. Вэр.
Джек все еще держал ее руку в своей и легонько сжал пальцы, прежде чем отпустить. Софи тотчас спрятала ладонь в складках платья и пошевелила пальцами.
– Я хотел поужинать в столовой внизу, но она…
– Слишком роскошна для обычного ужина? – предположила Софи.
– Мне на ум пришло только слово «гнетущая», – ответил он, и его лицо осветила улыбка.
– Слишком велика для двоих?
Герцог рассмеялся, застав Софи врасплох. Жаль, что он смеялся редко.
– Да. – Герцог подал ей руку.
И Софи неуверенно положила на нее свою ладонь. Красивый, увлеченный ею и вот теперь еще и невероятно обаятельный. Ей следовало быть осторожной, чтобы не попасть в западню.
Глава 10
Джек завтракал, когда Уилсон принес первую порцию дурных новостей.
– Ваша светлость, мистер Перси здесь.
Но сейчас Перси должен был усердно трудиться в особняке герцога Вэра в Мейфэре. Он знал свое место, поэтому его появлению в Олвин-Хаусе было только одно объяснение. Джек свернул газету, за которой Уилсон послал на рассвете одного из слуг, и встал из-за стола.
– Где?
– В приемной, ваша светлость.
Джек бросил взгляд на дверь. Миссис Кэмпбелл еще не появлялась. А он уже предвкушал встречу с ней.
– Миссис Кэмпбелл встала?
– Полагаю, что так. Миссис Гибсон нашла для нее кое-какую одежду, но сказала, что вся она требует переделки.
Разумеется. У Софи не было с собой одежды. Только сейчас он заметил, что его напряжение росло с каждой минутой. Часы тикали, а гостья все не появлялась.
– Хорошо. – Дворецкий услужливо распахнул дверь, и Джек отправился на встречу с секретарем.
Ричард Перси стоял в приемной. Судя по забрызганным грязью сапогам и насквозь промокшей одежде, он приехал из города верхом.
– Ваша светлость. – Он отвесил поклон при появлении герцога. – Прошу простить меня за это вторжение…
– Но ее светлость, моя мать, сходит с ума от беспокойства, – сухо закончил вместо него Джек. – Это так?
– Да, сэр. – Секретарь слегка расслабился.
Джек знал, что беспокойство матери никак не связано с ее переживаниями о его благополучии. Это было даже и не беспокойство вовсе, а скорее гнев. С того момента как Джек унаследовал титул, мать все уши ему прожужжала о том, что он должен быть безупречен абсолютно во всем. То обстоятельство, что он устроил скандальную сцену в игральном клубе, подрывало представления матери о благопристойности, а от известия, что сын внезапно уехал в Олвин-Хаус в обществе женщины, проигравшей ему свою свободу, ее и вовсе мог хватить удар.
Джек размышлял о том, что мог сообщить матери Филипп. Он всегда был не прочь пересказать какие-нибудь сплетни, а сцену в «Веге» смело можно было назвать самым скандальным поступком Джека за последние несколько лет. Правда, Филиппу пришлось бы признаться в том, что он снова играл, нарушив слово, данное брату в обмен на уплату долга Багуэллу. А признаваться в собственных проступках Филипп не любил.
Что ж, в любом случае поступок Джека затмит любую его провинность. Ни для кого не было секретом, что герцогиня отдавала предпочтение младшему сыну, унаследовавшему большинство ее черт. А вот Джек – наследник – был сыном своего отца.
– Можете заверить ее светлость, что я в полном порядке и вернусь в город, когда сочту нужным.
– Вы намерены задержаться надолго, ваша светлость? – Перси попятился, заметив холодный взгляд герцога. – Я спрашиваю это для себя, а не по просьбе вашей матушки, сэр.
– Нет, – бросил Джек. – Всего несколько дней.
– Конечно. – Секретарь облизал губы, а затем достал из кармана запечатанное письмо и протянул его герцогу. – Ее светлость просила вам передать.
Джек взял письмо, даже не взглянув на него.
– Уилсон пошлет кого-нибудь приготовить вам комнату. Обсушитесь. И можете вернуться в Лондон, как только ваша лошадь поест и отдохнет. Надеюсь, вы сумеете обойтись без меня несколько дней.
Отвесив поклон, секретарь удалился. Джек громко выругался в пустой комнате. Письмо в его руке казалось тяжелым, точно наковальня. Он догадывался о его содержании. С того самого дня как Джек унаследовал титул, мать не переставала повторять, что сын должен помнить о долге, своем положении и необходимости вести себя так же безупречно, как отец и остальные герцоги до него.
