Она возвысила голос почти до крика и, окинув Люпиту взглядом сверху донизу, вызывающе добавила:
— Убирайтесь, идите к привычному вам окружению — к тому обществу, которому принадлежите; эти люди сами делают себя посмешищем в глазах высшего лондонского общества.
С этими словами, не попрощавшись, она быстро вышла из гостиной.
Люпита опустилась на коврик перед камином и закрыла лицо руками.
Она вспомнила, как весело было прошлой ночью, когда граф сказал ей, что хочет получить от нее радость, а это будет зависеть от того, как она станет себя вести, слушаясь его.
Каждая минута была для нее счастьем — и когда переодевалась в костюм Клеопатры, и вообще… как замечательно было ехать с ним на бал!
Казалось, будто все, что с ней происходило, — это волшебная сказка и она вступает в этот мир прекрасной героиней… Как всех потрясло, когда ее внесли в танцевальный зал и она вышла из ковра, как когда-то реальная Клеопатра!
Люпите не казалось, будто она делает что-то не так, как полагалось бы.
Почему эта красавица назвала ее «вульгарной»?
Теперь же она вдруг подумала, что папа и мама не одобрили бы ту роль, которую она играла, даже если бы это происходило в частном доме, а не у Девонширов.
«Я должна уехать домой», — решила она. Но она понимала, что не может уехать отсюда из-за Джерри.
Слезы сами собой полились из глаз.
Она из-за них ничего не могла видеть, только услышала, как отворилась дверь.
Она подумала, что это слуга и он объявит о новом визитере. По дверь закрылась, и чьи-то шаги направлялись к ней.
Она вытирала слезы тыльной стороной ладони, но они все текли и текли по щекам.
Вдруг кто-то остановился позади нее.
— Что случилось? Я слышал, Элоиза Брук была здесь. Это она расстроила тебя?
Люпита была не в состоянии отвечать.
К ее изумлению, граф подхватил ее на руки и перенес на диван.
Он вынул из кармана носовой платок и вложил его в ее руку.
— А теперь расскажи, почему ты так горько плачешь, отчего Так несчастна? Когда я уходил, ты была весела, смеялась и радовалась всему, что мы с тобой делали.
Она долго не могла справиться со слезами, но, понимая, что граф ждет ее признания, наконец попыталась рассказать о происшедшем. Голос ее был очень тих и прерывист.
— Сюда приходила красивая леди, она сказала, что я вульгарна, что мне в их обществе нет места и все смеялись над тем, как я себя вела прошлой ночью.
Граф издал какой-то непонятный возглас.
— Леди сказала, что я должна убираться туда, откуда приехала… Но как же я могу уехать домой, когда там кузен Руфус?
Ее слова звучали так горестно, что граф невольно обнял ее, и она уткнулась в его плечо.
— Леди сказала, что я делаю вас посмешищем в вашей среде, — произнесла она рыдая.
Граф прижал ее к себе.
— На самом деле она имена в виду, что это я сделал ее посмешищем, именно ее.
Он говорил это как бы в раздумье.
— А теперь, Люпита, послушай, что я тебе скажу. И, по-моему, я уже говорил тебе это раньше.
Она слушала, все так же уткнувшись в его плечо.
— Мне казалось, что Элоиза Брук очень красива, и впервые в жизни я решил жениться и осесть здесь, в поместье. Позднее я понял, что ее красота лишена души и не может меня затронуть. Под красивой внешностью — коварство и интриги. И все, о чем она мечтает в жизни, — это знатный титул, а не любовь.
Люпита была крайне удивлена услышанным и подняла лицо. Ее ресницы все еще были влажны, на щеках — следы слез.
Пристально глядя на нее, граф подумал, что Люпита гораздо красивее Элоизы.
В то же время в душе его пробудилась нежность к ней от необходимости защищать ее, предотвращать все, что могло сделать ее несчастной.
— Особенно меня бесит моя глупость: как я мог так обмануться и увлечься ее красотой, не поняв других ее свойств!
Граф задумался на минуту.
— Я не осознавал, — продолжал он, — что она скрывает под красивой маской лишь стремление выйти замуж за наиболее высокопоставленного аристократа, а меня держит про запас, на тот случай, если герцог Данбриджский не сделает ей предложения.
— Я с трудом… в это верю… Как ома могла не захотеть жениться на вас?
Граф счел ее вопрос наивным и мягко ответил:
— Некоторым женщинам бриллианты нужны больше, нежели любящие сердца.
— Но если она собирается замуж за герцога… почему же тогда она так злится на меня?
— Уверен, твое появление из ковра твой папа счел бы просто шуткой, и это не более вульгарно, чем въезд в бальный зал на паланкине.
Люпита вздохнула с облегчением.
— Но Элоизе тоже аплодировали за ее костюм — так же, как нам…
Он увидел на ее коленях промокший носовой платок и очень нежно вытер последние слезинки.
— Не принимай близко к сердцу грубые слова Элоизы и больше не плачь. Мне хочется, чтобы у тебя был такой же счастливый вид, как на маскараде.
Он увидел разбросанные на попу приглашения и с улыбкой сказал:
— Вот видишь, я был прав! Ты уже получила уйму приглашений, а завтра пришлют еще больше.
Немного подумав, Люпита спросила:
— А вы действительно уверены, что, если я пойду, люди не будут судачить обо мне как об ужасном, чуждом существе, как говорила эта леди?
— Пожилые люди, которые помнят твою маму, говорят, что ты так же очаровательна, как она. И их не удивляет, что у твоего папы, — а он был исключительно красив, — такая прелестная дочь.
Люпита покраснела.
— Вы это говорите просто дня того, чтобы поднять мне настроение. И я не должна огорчать вас. Возможно, кузен Руфус вскоре уедет, и мы сможем вернуться в наше поместье.
— А обо мне ты подумала? — вдруг спросил граф.
— Ну конечно же! Разве могла бы я поступить по-своему, если мы с Джерри видим от вас столько добра и заботы?
В глазах графа мелькнуло выражение, какого она у него раньше не замечала.
Он был покорен искренностью ее слов, ее непосредственностью.
— Хорошо бы нам провести еще несколько дней в Лондоне, — сказал он, — а в конце следующей недели вы с Джерри отправитесь к себе домой. Но я поеду с вами, и моя бабушка будет сопровождать нас.
— Вы хотите поехать с нами в Вуд-Холл?..
— Конечно, если ты нас пригласишь. Я хочу увидеть твой дом, и уверен, кузен Руфус будет при мне вести себя достойно. Я хочу удостовериться, что, если я уеду, он уедет тоже.
