— Мамочки, да когда же все кончится, — причитала Виктория.
— Черт, башку бы не отбить. Хоть живы остались, — подал голос Влад.
Мужчина в костюме не планировал медлить. Довольно быстро он нашел сброшенный со стола ноутбук, выругался и бросился к двери.
Отодвинув стул, предприниматель понял, что выйти не удастся. Как бы он не толкал дверь, она решительно не поддавалась.
— Что делать!? Не получается! Не открывается на хрен! — Прокричал бизнесмен, сняв запыленные очки.
— Завалило нас теперь, — сказал Влад, рассматривая на полу куски штукатурки. — Да и перекосило все на фиг. Сами не выберемся.
— А че теперь делать!?
— Ни черта. Помощи ждать. Почти центр Москвы. Быстро откопают.
Глава 19
Кабинет начальника следственного отдела напоминал простой офис. Но не обычного «планктона», а босса средней руки из банального романа для женщин.
Высокое кресло с квадратами дутой кожи. Прочный стол с большим компьютером. Обилие канцелярских принадлежностей, целых два пенала с карандашами и ручками.
На стене висел портрет президента. А рядом с ним нервозно тикали часы с гербом России. Также возле большого коричневого шкафа притаились скучные плакаты, с выдержками из неких законов.
Дмитрий Геннадьевич сидел посреди комнаты на простеньком стуле. Учёный смотрел в окно на кусок синеющей гущи летнего неба.
Профессор не мог понять, почему тут стоят решетки. Ведь официально допросы у начальства проводить непринято. Отдельное помещение в здании есть. И Проскурин провел там много часов. Он на всю жизнь запомнит эту холодную конуру без окон с тусклыми, электрическими лампами.
Но тут… Вроде культурная комната, а с настоящими клетками, как в КПЗ. Наверное, чтобы полковник сам не сбежал от такой собачей работы.
Хотя, лысеющему сотруднику правопорядка вполне нравилось его дело. И прямо сейчас он шел выполнять «миссию» со всей готовностью.
Проскурин попытался настроиться морально. Но это у него не вышло. Наручники неприятно сдавливали запястья, потрёпанный за последние дни пиджак вызывал чесотку. Отбитые бока начинали болеть с новой силой.
Шаги в коридоре были все более отчётливы. Вскоре дверь мягко открылась, затем ее заперли на ключ.
Со спины, походкой маньяка, подкрался полковник. Довольно высокий мужчина с небольшим животом, круглым и добрым, но весьма хитрым лицом.
От него за километр несло одеколоном. На лице не было никакой растительности. Видно, он хотел оставаться гладким снаружи, когда внутри с этим были проблемы.
Какое-то время полицейский стоял сзади. Потом обошел задержанного. Подмигнул, как старому другу, спросил:
— Ну что, Дмитрий Геннадьевич, как вы настроены на работу? Будет ли продуктивная динамика на сегодня?
— Почему сразу не бьете? К чему эти вопросы? — Мрачно поговорил Проскурин.
— Бить? Разве вас кто-то бьёт? С вами работали, уважаемый, путем форм следственного воздействия.
— Научный подход, почти как у меня. Только я людям почки не отсаживаю…
— Так и вас бы никто не трогал, если бы вы не пошли против государственных интересов. Кстати, как насчёт интересов, то? Вы согласны возглавить проект в установленном Советом порядке?
— Я в миллионный раз говорю, что оружие не готово. И что я не могу запустить это…
— Вот так, Дмитрий Геннадьевич, — полковник подошёл к окну. Посмотрел через тюль на пригородную застройку мегаполиса. — А ведь никто кроме вас не может. Миссия очень важная. Судьба страны решается. А вы содействовать не желаете.
— Говорите заученными фразами. Вам сказали, а вы повторяете. Сами ничего не думаете. В этом ваша проблема.
— Может быть. Я не учёный. Но от мыслей проблем больше. Вот не пустились бы вы думать слишком много, приказ бы исполнили, сейчас бы тут не сидели.
— В могиле бы может, лежал и половина Москвы тоже! Вы не представляете, на что способна кристаллическая цепная реакция, если что-то пойдет не так!
— Об этом думать не надо! Вам сказали, вы делайте! Никто не виноват, что ваше средство самое сильное! И что сам президент приказал его применить!
— Да плевать мне на вашего президента! Есть научный процесс. И его нельзя изменить, хоть царской волей, хоть чьей.
— Ах ты, паскуда! Говна старого кусок! Придурок! Смотрю разгавкался с утра, падла! Я тебе сейчас рога пообломаю! — Неожиданно взорвался криком полковник.
— У вас приступ. Мой друг психолог…
— Сейчас тебе, мразина, психолог понадобится!
Полковник полностью изменился в лице. На лбу выступили вены. Глаза загорелись. Отточенными движениями он бросился к шкафу. В руке блюстителя порядка оказалась книга толщиной в несколько сотен страниц.
Это была скучная литература с трактовками поправок к законам за последние десять лет. Только вряд ли её взяли для прямого использования.
Словно видя перед собой фашиста, полковник бросился в бой. И Проскурин получил мощный удар по голове. Раздался сильный хлопок.
— Доверили мне тебя, говнюка! Под личную ответственность! А то дал бы тебя капитану Дорошину. Пакет на башку, суставы наизнанку. Сразу б заговорил, когда б кости затрещали. Я слишком добрый! Добрый, сука! Мать твою, гадина!
Удары посыпались градом. Полковник лупил подследственного по черепу, шее, по верхней части спины.
Потом зашёл вперёд и ударил ребром книги по лбу. После чего, не сильно, но резко, по шее. Профессор стонал, дергаясь, словно в адском котле.
Ученому хотелось, чтобы его не бросали на пол. Чтобы ему не отбивали бока, не отсаживали мышцы ног. Пусть лучше так, сидя.
Пускай пробьют голову. Он сойдёт с ума, погрузившись в мир собственных мыслей. А дальше ромбоиды сожгут планету. Но ее будет, нисколько не жаль.
— Который раз одно и то же! Козел блин! Сил уже нет с тобой работать! — Плаксиво сказал начальник, закончив избиение.
— Не сильно старайтесь. Разобьете мне нос, опять ковер испортите, — прохрипел Проскурин, повесив голову.
— Ковер ототрут. Тогда оттерли и теперь тоже. Главное, чтоб на пользу. Общему делу… От которого некоторые крысы отлынивают.
Дмитрий Геннадьевич молчал. Полковник отошёл в сторону. Ему жутко хотелось опрокинуть стул ударом жирной ноги. Но полицейский сдержался. Кинул книгу на стол. Обтер лицо синим платком. Хмыкнул, направившись к двери.
Странно, сегодня мало. Неужели что-то задумал? Проскурину было плевать. Он впал в забытье между сном и реальностью.
Тишина обволакивала предметы. Она скромно карабкалась по шкафу, забираясь в цветочный горшок. Вместе с ней ютилась боль. Довольно сильная. Но если не двигаться, то вполне терпимая.
