Казалось, что это и есть та самая стабильность, которую нам навязывают. Заключается она в скованности, тишине и боли. Только так и никак иначе. В противном случае, ничего хорошего не получится.
Ясную голову профессора заволокло бредом. И почему он стал на скользкий путь ума? Зачем вообще вырвался из людского мрака? Нарушил главный закон выживания в эпицентре человеческих джунглей. Такой закон гласит «Не высовывайся». Он высунулся. Он проиграл.
В коридоре раздались гулкие шаги. Замок клацнул смазанной утробой.
— Идет. Будет бить… — Подумал Проскурин, прикусив язык. Судя по шороху одежды и топоту ног, их было несколько.
Говорили, здесь есть камера пыток. В подвале, на средневековый манер. И каждый, кто так сказать, не желает сотрудничать, получает там дозу воздействия.
Неужели и его туда? Главного ученого оборонной отрасли! Неужто совсем озверели!? Хотя, с них сбудется.
— Давайте. Только по инструкции, — этот голос принадлежал не полковнику. Майор наверное? Заместитель.
С двух сторон к Проскурину подошли. Сердце покрылось ледяной коркой.
— Господи! Дмитрий Геннадьевич! — Женский голос.
Профессор поднял голову. Виктория! По другую сторону стоял Влад. Оба пыльные, растрёпанные, с небольшими царапинами на лице.
— Ребята! Вы!? Вас тоже били!? — Выкрикнул мужчина.
Вика смутилась, показав на майора, который стоял в углу рядом со шкафом. Но ему было все равно. Похоже, сейчас многим стало плевать. Чем сильнее опасность, тем меньше сантиментов.
— Нет. Нас не били. Нас откапывали. В подвале одном завалило, — спокойно заявил Влад.
— Погодите. В смысле, теракт?
— Не совсем, Дмитрий Геннадьич. Они уже до Москвы до стрельнули. Конечно, не так сильно как у нас, но тоже ощутимо. Погибших прилично. Мы с Викой все видели.
— Боже! Их оружие сильнее, чем я думал! Надо срочно понять, как именно их остановить!
Вика с досадой прикусила губу. А потом заявила.
— Может вашим этим тэтроном? Может и правда пора? Вы же орден за него получили. Нас всех убьют, Дмитрий Геннадьевич, пока мы тут это…
— Да, по ходу все серьёзней, чем одна область и город.
Профессор посмотрел в окно. Глаза его стали узкими, скулы выделились по контурам щек.
— Вы тоже за них? Вам мозги промыли? Я в сотый раз говорю, что боевые кристаллические элементы пока не готовы. И неизвестно кому именно они нанесут урон. Может, мы сами поможем ромбоидам. Вы об этом подумайте! Тут нужен другой путь! И я его найду, если меня отпустят из СИЗО!
Проскурин говорил громко и четко. Ему хотелось, чтобы майор слышал. Ему было плевать на все, как никогда раньше.
— Ну, Дмитрий! Зачем вы так! — Взмолилась Виктория. — Это реально судьба всех людей!
— Люди давно похоронили свою судьбу, девочка!
— Постой, Вика! — Вмешался Влад. — У него синяки здесь, на шее, если присмотреться… Что вы на хрен с ним делаете…
— Мы предупреждали. Он нервный из-за пережитого. Потерял чувство реальности. Думали, вы поможете вернуть его к нам. Всему миру нужна помощь… — Сказал майор, натягивая на глаза форменную фуражку.
— Так если Дмитрию Геннадьичу плохо, и он причиняет себе вред, то почему его не отправят в больницу? — Возмутилась Виктория.
— У нас есть… Специальные врачи, сотрудники. Это приказ свыше. Я не знаю.
— Аха-ха! Аха-ха-ха! — Рассмеялся мужчина, слегка подпрыгивая на стуле, насколько это позволяли заведенные назад руки.
— Господи, я псих! Действительно! Я-то думаю, что вокруг происходит!? А я просто свихнулся… Что же вы мне раньше, уважаемые, не сказали?
— Да что за чертовщина? Послушайте, товарищ майор! Его кто-то избил! Может ваши подчинённые, сокамерники, не знаю! Дмитрий Геннадьевич не мог спятить!
— Молодой человек, сейчас такое творится, что даже светлые головы теряют разум!
— Разум!? Да это у вас тут у всех разума нет. Я чувствую, что творится какая-то фигня!
— Влад… Спокойно. Мы разберемся… Погоди.
— Творится, не творится, а вам пора! Спасибо за помощь, так сказать. Гражданин Проскурин вас не узнал. На выход. Давайте, молодые люди, у нас много дел.
— Что? Как не узнал, что это значит?
— Давайте сказал! Сейчас конвой вызову!
Влад нехотя поплелся к двери. Вика последовала за ним. Все это время профессор неистово хохотал, вставляя свои комментарии. Майор натянул фуражку чуть ли не на подбородок. Лицо его было красным.
— Вы не только фашисты! Вы ещё и идиоты! Это и правда, какая-то эпидемия сумасшествия… — выкрикнул Проскурин, слыша, как хлопнула дверь.
Шаги в коридоре, голоса. Смятение и мандраж. Но ненадолго. Вскоре кабинет вновь наполнился тишиной. Вместе с ней пришла боль. Стало тоскливо, муторно.
Профессор взглянул в окно, освещённое уже полуденным солнцем. Мужчине стало чудовищно одиноко. Лучше уж допрос, пусть даже с пристрастием. Только не это гнетущее одиночество.
* * *
Небольшой поселок городского типа растянулся кляксой на двух холмах. Из достопримечательностей здесь была центральная улица с «Памятником неизвестному солдату», «Почтой» и отделением «Сбербанка».
В центре, как раз за площадью с памятником, находилось несколько трёхэтажек. Люди, живущие здесь, гордо именовались городскими.
Остальные же были деревенскими, многочисленной низшей кастой. Они часто приходили и приезжали в центр, фотографировались на фоне памятника и Сбербанка. Но городскими от этого не становились. Потому что в трехэтажных домах не жили.
Все решает твое жилище. Вот основа нового феодального строя.
Деревенским был и Мишка, мальчик лет десяти. Впервые в своей жизни он оказался на такой высоте.
Горячая, пахнущая смолой крыша квадратного муравейника, казалась для него лучшей смотровой площадкой. Он сидел на кирпичной кромке вентиляционного канала, рассматривая зелёный дым деревьев.
Кое-где из этого дыма являлись верхушки домов и учреждений. Редкие машины бороздили центральную дорогу.
Переезд, разрывающий трассу, был пуст. Раньше через него ходили поезда до города. Теперь поездов не было. Раздолье автомобилистам.
За скоплением деревень было поле. Ровное, с небольшими холмами. Над ним низко висели белые облака, как будто из рисованного мультика.
Мишка теребил полосатую футболку, теряясь от полученных эмоций. Но в последний момент взял себя в руки, чтобы не позориться перед «городским» товарищем.
Серёга стоял рядом. Он был ровесником, но старался вести себя старше. Это глупое стремление к старости, которая никак неизбежна. Жаль, в детстве мы отказываемся понять это.
