– Это возможно. Всё возможно. – Голос Стержня стал ниже, но он говорил чётко и ясно. – Желания чрезвычайно сложно контролировать. А стоит желанию стать мёртвым, когда все ограничения исчезают и остаётся лишь чистая магическая энергия, и это наделяет его огромной силой. Желание превращается в хаос.
Вэн ещё раз посмотрел в зал. Ряды поблёскивающих бутылочек уже не казались ему такими красивыми и невинными. Они таили в себе угрозу. Как пламя, что в любой момент может разгореться и поглотить всё вокруг.
– Если желания столь могущественны, – медленно произнёс он, – что, если кто-то захочет прийти сюда и забрать их?
– О, они могут попытаться, – сухо улыбнулся Стержень. – К счастью, Коллекция хорошо охраняется, как магией, так и…
Но Вэн его не слушал. Пол под его ногами легонько затрясся. Бутылки на полках завибрировали, и блики на их боках заискрили.
Вэн повернулся к Стержню, но не успел ничего спросить. Маленький мужчина пронёсся мимо него с диким криком:
– ВСЕ НА ПОЗИЦИИ! НА ПОЗИЦИИ!
Коллекционеры бросились к стеллажам. Лавируя между их ногами, во все стороны разбегались пушистые Создания. Сверху пикировали сотни сов, голубей и каркающих ворон.
Дрожь усилилась. Вэн уже мог различить пронзительный, как крик, звон ударяющихся одна о другую бутылок. Ему вторил рёв – самый громкий и свирепый из услышанных Вэном.
Кто-то схватил его за рукав, и в следующую секунду его прижало спиной к стеллажу с вибрирующими бутылками.
– Стой здесь! – крикнула ему в лицо Галька.
Вэн кивнул.
Галька тоже прижалась всем телом к полкам и раздвинула в стороны руки, чтобы удержать как можно больше желаний. Барнавельт спрыгнул с плеча Вэна и схватил маленькими передними лапками две бутылочки.
Зал сотрясался ещё несколько секунд. Вэн вжал голову в плечи и стиснул зубы, так сильно, что почувствовал в нижней челюсти пульс. Он уже почти видел, как стеллажи трескаются и рушатся, как миллионы бутылочек падают на пол, как в воздух взлетают осколки…
И вдруг, с финальным ХАФФФффффффф, рёв оборвался.
Пол перестал дрожать. Перезвон стих.
На мгновение всё будто исчезло, как когда переключаешь каналы телевизора.
Затем все Коллекционеры и Создания как ни в чём не бывало вернулись к работе.
Барнавельт прыгнул на плечо Гальки.
– О чём мы говорили? – спросил он. – О праздничном торте?
Но Вэна не так-то просто было сбить с толку. Он схватил Гальку за руку.
– Что это было? В этот раз ты уже не сможешь сказать, что ничего не слышала! Что там внизу происходит?
Галька не ответила. Но, проследив за её взглядом в центр зала, Вэн увидел быстро ковыляющего в сторону выхода Стержня.
Двойные двери распахнулись, прежде чем он успел до них дойти.
На пороге стоял мужчина в длинном чёрном кожаном пальто.
Бритва.
Удивительно, но при ярком свете он выглядел ещё более устрашающе, чем на полутёмной лестнице. Всё его тело покрывали кожаные полоски, на которых крепились раньше незамеченные Вэном оружие и разнообразные инструменты. Тени больше не смягчали его черты, и изуродованное шрамами лицо казалось высеченным из камня.
Цепкие глаза Бритвы скользили по комнате, пока Стержень что-то ему говорил, не моргая и ни на секунду не останавливаясь. Пока он не увидел Вэна.
Вэну почудилось, что он стал на несколько дюймов ниже ростом.
Бритва наклонил голову и что-то коротко сказал Стержню. Тот кивнул. Здоровяк развернулся и вышел из зала. Крюки на его спине угрожающе блеснули. Двери громко захлопнулись.
Стержень поспешил назад к Вэну и Гальке.
– Прошу прощения, – выдохнул он. – Как я говорил…
Но Вэн не слушал. Пару лет назад они с мамой побывали на экскурсии в средневековом немецком замке, и после этого ему несколько месяцев снились кошмары о том, что он увидел в его подземелье: инструменты для пыток, кандалы и глубокие узкие ямы, куда бросали пленников. Крюки и сети Бритвы воскресили в памяти те ужасы. Что, если Хранилище было похоже на то подземелье? Вэн должен был это узнать. Прямо сейчас.
– Что они там внизу делают? – взорвался он. – В Хранилище? Зачем им все эти крюки, сети и ножи? Они их мучат? Они их убивают?
Глаза Стержня за поблёскивающими очками резко похолодели.
– Боюсь, больше я не могу уделить вам время, – отрезал он. – Галька проводит тебя на улицу. Спокойной ночи, Вэн Марксон.
Галька схватила Вэна за рукав и потащила за собой через двери во влажный полумрак коридора.
До Вэна доносилось бормотание сидящего у неё на плече Барнавельта:
– Я лично люблю морковный торт. О, привет, Галька! Где ты была всё это время? Я люблю морковный торт с грецким орехом. И корицей. Помазанный творожной пастой. И посыпанный грецкими орехами…
Галька побежала вверх по лестнице. Вэн едва за ней поспевал.
– Подожди! – воскликнул он, пытаясь вывернуть запястье из её захвата. – Почему нам нельзя в Хранилище? Почему ты даже не можешь сказать мне, что там происходит?
Галька так сильно стиснула пальцы, что Вэн испугался за свои кости.
– Никому нельзя спускаться в Хранилище.
– Но почему? Потому что они там делают что-то страшное?
Галька молча дёрнула его за собой. Чем дольше они бежали в темноте, тем яснее Вэн вспоминал доверчивую мордочку Лемми и тем тяжелее и плотнее становился комок ужаса в его желудке.
– Пожалуйста, скажи мне, – взмолился он. – Я должен знать. Просто скажи!
Но Галька не ответила.
Не оглядываясь, она тащила его за собой по бесконечным лестницам, а последний лестничный пролёт, ведущий к Городскому коллекционному агентству, она пробежала так быстро, что его стены остались в памяти Вэна одним сплошным серым пятном. Галька выскочила из офиса на залитую лунным светом улицу, но даже здесь она не сбавила шаг.
Только когда они свернули за угол и неопрятный серый фасад агентства скрылся позади, она развернулась, так резко, что Вэн невольно отпрыгнул назад.
– Эй! Это Вэн! – пискнул Барнавельт с её плеча. – Где ты пропадал?
Галька посмотрела Вэну в глаза и процедила:
– Он показал тебе желаниедов. Да?
Мысли заметались в голове Вэна. Комок в желудке подскочил к колотящемуся сердцу. Что было известно Гальке? Как много он мог ей рассказать? И если он скажет правду – или не скажет, – означает ли это, что Бритва с его блестящими металлическими крюками придёт за ним и…
– Он показал, – повторила Галька. – Тебе не нужно ничего говорить. Я сама знаю.
