Вэн сглотнул.
– Ты увидел все эти маленькие ящики в его тайной комнате, – продолжила она, – и ты решил, что желаниеды – это такие милые пушистые крохи…
– О, спасибо. – Барнавельт скромно похлопал себя по усам. – Полагаю, я действительно весьма пушист.
– И ты думаешь, что они все такие ласковые, крошечные и беспомощные. – Галька шагнула к Вэну. – Но ты знаешь, что такое саранча?
В памяти Вэна всплыло насекомое, похожее на листик с лапками.
– Ладно, – сказала Галька. – Как насчёт термитов?
– Ну, я их никогда не видел…
– Но ты знаешь, что они делают. Ты знаешь, что это полчища маленьких, крошечных, беспомощных прожор, которые могут уничтожить целый дом. – Глаза Гальки потемнели. – Дядя Айвор неплохой человек. Но он из тех людей, которые готовы держать полчища термитов в качестве домашних питомцев.
Вэн запоздало ощутил холод ночного воздуха и поёжился. Ему ужасно захотелось оказаться дома, в безопасности под своим одеялом, с мамой в комнате чуть дальше по коридору. Он посмотрел на Гальку. Ей в мешковатом пальто наверняка было тепло, но в подземных пещерах Коллекции было намного, намного холоднее. Интересно, как она там спит, в таком холоде, влажности и темноте. Тот жуткий рёв её не будит? У неё есть своя спальня? Или хотя бы кровать?
– Ты не скучаешь по мистеру Фэлборгу? – спросил он. – Он по тебе скучает.
Похоже, его вопрос удивил Гальку. Она отшатнулась и заморгала глазами цвета заплесневевших пенни. Несколько секунд она молчала, будто тщательно обдумывала ответ или выискивала его где-то в глубинах своего сердца, куда она его давно и надёжно затолкала.
– Иногда. – Она как-то странно посмотрела на Вэна. – Но раз избрав сторону, нельзя повернуть назад.
Вэн опустил взгляд. Он больше не мог смотреть в глаза Гальки: она будто видела его насквозь, вплоть до самых потаённых секретов, прячущихся как горстка пенни под слоем неспокойной воды.
Галька отвернулась и пошла по безлюдному тротуару. Вэн поспешил за ней. Они прошли под фонарём, и Вэн заметил, что Галька перебирает в пальцах что-то маленькое и блестящее. Он хотел прищуриться, но и так был почти уверен, что она держала в руке тот самый стеклянный шарик, что он дал ей в их первую встречу у фонтана.
– А нельзя быть сразу на обеих сторонах? – спросил Вэн, наблюдая за крутящимся в ладони Гальки шариком. – Я думаю, Коллекционеры бы тебя поняли. Мистер Фэлборг ведь твоя семья.
Галька указала назад, в сторону Городского коллекционного агентства.
– Они моя семья.
– Я имел в виду настоящую семью. – Вэн смотрел на её профиль. – У тебя же должны быть и другие родные. Где твои родители? Что с ними стало?
Галька быстро покосилась на него краем глаза.
– У меня нет родителей. Никогда не было.
– У всех есть родители, – возразил Вэн. – Даже если ты никогда их не знала. Даже если их нет рядом. Без них ты бы не родилась.
– Я не рождалась.
Галька так резко остановилась, что Вэн успел сделать несколько шагов вперёд, прежде чем развернулся и побежал назад к ней. Она села на широкое каменное крыльцо. Тусклый свет из стеклянных дверей позади неё очерчивал её пальто золотой нитью.
– Дядя Айвор меня пожелал, – сказала она.
Вэн почти не сомневался, что ослышался.
– Что?
– Именно так появляются Коллекционеры. Поэтому мы… такие. Мы не как обычные люди. Мы видим то, что обычные люди не видят, слышим то, что они не слышат. Мы живём дольше, чем они. Мы никогда не рождались. Нас пожелали.
Несколько леденящих секунд Вэн в панике перетряхивал кладезь своих воспоминаний. Он мог видеть то, что другие не видели, и он мог слышать Созданий. Но у него были родители. И он рождался. Он был в этом уверен. Он видел фотографии из больницы.
– О, – выдохнул он. – Так все остальные Коллекционеры…
– Их тоже пожелали, – закончила за него Галька. – Это должно быть большое желание, чтобы создать человека. Столько всего может пойти не так. Это очень рискованно. Поэтому Коллекционеры идут на это только в случае крайней необходимости. И поэтому сейчас среди нас нет никого моего возраста.
Вэн знал, каково это – быть единственным ребёнком в мире взрослых. В оперных театрах детей встретишь редко. Но чтобы вообще никогда не видеть других детей и не иметь семьи…
– Это, наверное, очень одиноко, – сказал он.
Галька пожала плечами.
– Поэтому дядя Айвор меня пожелал, – сказала она, крутя в пальцах стеклянный шарик. – Ему хотелось, чтобы у него кто-то был. Не просто люди, которые на него работают. А кто-то, похожий на него.
– Нет, – возразил Вэн. – Я имел в виду, что тебе одиноко.
Галька медленно приподняла плечи.
– Иногда. Но когда ты другой, то так всегда получается. Почти всегда.
Барнавельт на её плече вёл себя необычно тихо. Вэн обратил внимание на то, как белка прижалась к щеке Гальки.
– Я знаю, что я не совсем такой, как ты, – начал Вэн. – Но в то же время немного такой, как ты. Так что если ты хочешь дружить или, не знаю…
– Ну не то чтобы мне прямо нужен был друг, – не глядя на него, сказала Галька и перебросила шарик из руки в руку. – Но, думаю, хуже от него не будет.
– Ну да, хуже не будет.
Галька сжала шарик в кулаке.
– Так мы… ну?
– Друзья?
– Да?
– Да, – подтвердил Вэн. – Мы друзья.
Галька спрятала шарик в карман. Она слегка улыбалась, хотя и пыталась это скрыть, но Вэн всё равно заметил эту улыбку, преобразившую её лицо.
Они быстро пошли к улице Вэна.
Галька остановилась на углу под большим тёмным деревом.
– Мы скоро за тобой придём, – пообещала она. – А до тех пор не делай глупостей.
Она коротко ему улыбнулась, после чего развернулась и скрылась в тенях.
– Спокойной ночи, Минивэн! – донёсся прощальный крик Барнавельта.
Вэн на цыпочках зашёл в дом, прокрался по спящим коридорам и скользнул за дверь их квартиры. Он не мог слышать мамина дыхания за закрытой дверью её спальни, но чувствовал, что она там: её тепло, тонкий аромат её духов. Зайдя к себе в комнату, он задёрнул шторы, дважды проверил каждый угол и лишь затем достал из-под кровати коробку с Лемми.
Желаниед крепко спал, свернувшись клубочком, из-за чего он был похож на пуховый теннисный мяч. Но при свете ночника он зашевелился и открыл глаза. На его мордочке отразилось удивление и страх, но затем он узнал Вэна и успокоился.
– Привет, Лемми, – прошептал Вэн.
