– Почему ты вообще ушёл из квартиры? – От её голоса дрожали стены. – Зачем, ради всего, что имеет хоть какой-то смысл, ты убежал из дома на улицу один посреди НОЧИ?!
Вэну приходилось слышать, что певцы могут разбивать голосами бокалы для шампанского. Он никогда не видел, чтобы мама так делала, но почти был уверен, что стекло в двери палаты вибрировало.
– Я не знаю, – сказал он.
– Ты не знаешь? – повторила мама. – Даже не потрудишься рассказать ещё об одной кошке, или собаке, или ещё каком-нибудь животном, которого ты увидел в окне?
Вэн покосился на подоконник. Он бы не удивился, увидев за жалюзи белку, или птицу, или другое какое-то создание, следящее за каждым его движением.
– Кажется, – начал он, – наверное, мне приснился плохой сон.
– О, Джованни! – Мама драматично откинулась на больничную койку. Если бы не массивный гипс на ноге, можно было подумать, что она играет трагическую оперную сцену. – Что мне с тобой делать?
– Я не знаю, – опять сказал Вэн. В горле возник комок, и глаза защипало. – Прости, мама.
Он хотел кинуться ей на грудь, чтобы она заключила его в крепкие, пахнущие лилиями объятия, но боялся сделать ей ещё больнее или что она откажется его обнимать, потому что слишком сердита. Поэтому он остался сидеть там, где сидел.
Зашли доктор и медсестра, и палату наполнили невнятные обрывки голосов. Вэн потёр зудящий глаз. Внезапно его охватила страшная усталость, и он вжался в кресло. Коробка с Лемми лежала на его коленях, прикрытая складками синего больничного одеяла. Никто её не замечал, потому что все очень беспокоились о его маме. Вэн потуже затянул вокруг себя одеяло.
Пусть изощрённым, ужасным образом, но его желание сбылось. Мама уже не уедет на работу в Италию. Но какой ценой…
Вэн вздрогнул.
Это всего лишь перелом. Мама поправится. Всё могло быть намного хуже. Когда Вэн представил, насколько хуже всё могло быть, его едва не стошнило. Он стиснул руками коробку Лемми. Пройдёт немало времени, прежде чем он решится загадать новое желание.
Возможно, никогда.
Наконец он почувствовал, что начал согреваться. Голова Вэна бессильно повисла. Его веки почти сомкнулись, когда дверь опять отворилась.
В палату зашли Чарльз и Питер Греи.
На мистере Грее были свободного кроя брюки и длинный плащ с поясом. Питер был в пижаме тёмно-серого цвета. По-взрослому солидной. Не то что клетчатая Вэна. Вэн втянул ноги под одеяло.
Мама заулыбалась и поправила рукой волосы, расправила плечи.
– О, Чарльз, – услышал Вэн её приглушённый, будто прорывающийся сквозь туман голос. – …так мило с твоей…
– Ну… детей… одних… – тихо ответил мистер Грей.
Взгляд Питера скользнул по палате и остановился на Вэне. Ему почудилось, что по нему хлестнули шариком, наполненным ледяной водой. В груди стало тесно.
Он загадал маленькое желание, зная, что оно всё равно не сбудется. Он пожелал, чтобы Питер услышал его мысли, чтобы он, просто глядя на него, понял, что Вэн ничего этого не хотел.
Питер отвернулся.
Доктора и медсестра что-то говорили, мама Вэна что-то говорила, мистер Грей тоже что-то говорил, их голоса шумовым облаком клубились по палате. Прошло несколько минут, Ингрид Марксон усадили в кресло-каталку, и вся их группа протиснулась в коридор.
Перед главным входом больницы стоял микроавтобус с водителем. Несколько сотрудников помогли мистеру Грею усадить маму Вэна в середину микроавтобуса и занести внутрь кресло-каталку. Питер занял заднее сиденье. Мистер Грей сел спереди.
– Залезай, Джованни, – произнесла мама таким тоном, что стало ясно, что она уже не в первый раз его зовёт.
Вэн втиснулся на соседнее с ней сиденье. Кто-то с громким стуком задвинул дверь, и они поехали по предрассветным улицам.
Мама и мистер Грей о чём-то говорили, но Вэн даже не пытался вслушаться. Прижав к себе коробку с Лемми, он наклонил голову к окну. Гудение двигателя и вибрация от стекла заглушили все остальные звуки. Глаза закрылись будто сами собой.
Через какое-то время микроавтобус свернул и остановился. Вэн сел прямо, сонно моргая, и посмотрел в окно.
Это был не их дом. Не их улица. Вместо многоэтажного жилого дома он увидел ряд помпезных каменных поместий. И они стояли прямо напротив помпезного каменного поместья Питера.
– Почему мы здесь? – спросил Вэн.
Мистер Грей повернулся к нему лицом. Судя по его хмурому выражению, он что-то говорил, когда Вэн его перебил.
– Мама… слон… кто-то… проход… – сказал он.
Вэн посмотрел на маму.
– Чарльз и Питер были так добры, что предложили нам какое-то время пожить с ними, – отчётливо и с подчёркнутой интонацией объяснила она.
– Но…
– Пока я не смогу передвигаться на костылях. Очень любезно с их стороны, не так ли, Джованни? – пригвоздила его мама взглядом.
– Да, – сказал Вэн.
Водитель помог мистеру Грею поднять маму Вэна с сиденья и усадить назад в кресло-каталку, после чего они понесли её по ступенькам к входной двери. Питер и Вэн шли следом. Вэн прижимал к себе коробку с Лемми. Питер смотрел прямо перед собой, ни на кого не глядя.
Стоило им всем зайти в большой каменный дом, и окружавший Вэна туман загудел обрывками предложений.
– Эмма, наша няня, сходит в вашу квартиру… вещи… завтра… – говорил мистер Грей. – Список… что именно… подумайте… принести.
– О, Чарльз, – сказала мама, – я не хочу так тебя обременять.
Мистер Грей взял её за руку.
– Это пустяки.
Вэн увидел, как вытянулось лицо Питера.
– А пока… со всеми возможными удобствами. Ингрид… комната внизу… гостиной. Джованни, ты… КРАСНАЯ КОМНАТА ДЛЯ ГОСТЕЙ. Питер… покажи ему, где это.
Не сказав ни слова, Питер развернулся и направился к изгибающейся лестнице. Он ни разу не оглянулся, даже когда они пошли по коридору второго этажа.
Они остановились у третьей двери справа.
– Здесь, – бросил Питер и толкнул дверь.
Внутри была гостевая комната с красными стенами, одним большим окном и кроватью с серым покрывалом.
Питер зашагал прочь.
– Погоди, Питер, – позвал Вэн. – Мне жаль. Я хочу сказать… Я не хотел, чтобы так было. Я хотел как раз наоборот.
Питер уставился в пол. Его рот зашевелился, но Вэн не смог разобраться ни слова.
– Я не хочу здесь быть, – зашептал Вэн, надеясь, что больше никто его не услышит. – Я не хочу, чтобы моя мама была здесь. Я не хочу ничего этого.
Питер резко поднял глаза. Секунду он смотрел на Вэна, а затем очень чётко сказал:
