Юшкин завершил свой рассказ так:
– Самое удивительное, что та жуткая история дала толчок «майкопскому чуду». Люди поняли: нефти там до черта, и она высокого качества. Газеты развели такую шумиху, что в обществе возникло подозрение об умышленном поджоге скважины. Мол, добытчики устроили пожар для рекламы. Чтобы привлечь деньги! Вызвали даже бывшего министра земледелия Ермолова изучить масштабы бедствия. Но, поверьте мне, это был поджог, только учинило его не Бакинско-Черноморское товарищество.
– Евгений Максимович, а что вообще происходит здесь с нефтью? «Майкопское чудо» – газетный штамп. Так есть чудо или нет?
Юшкин встал и протянул собеседнику руку:
– С удовольствием расскажу, но ваш вопрос требует развернутого ответа. А времени сейчас ни минуты. Приходите завтра в семь часов поутру, хорошо?
– В семь? – не поверил Лыков.
– А лучше даже в шесть. Потом начнется столпотворение, и поговорить нам уже не дадут.
– Да кто, черт побери?
– Нефтедобытчики. Кажется, все сумасшедшие в России примчались сюда и хотят заарендовать участки.
– Утром я не смогу, давайте вечером.
– Давайте. Но попозже, в десятом часу.
И надворный советник выпроводил статского прочь.
Глава 8
Шаг за шагом
С утра Лыков засел в сыскной и просматривал агентурные донесения. Он не верил, что осведы обошли вниманием такую фигуру, как Варивода. Парень начинал рядовым грабителем. Его должны были знать скупщики краденого, пристанодержатели, товарищи по ремеслу. Их регулярно ловили и допрашивали. Злец неизбежно мелькал в разговорах, обязательно мелькал. Просто у людей Пришельцева никак не завершится напряженный период. В России с бандами почти что покончили, полицейские перевели дух, занялись отложенными с девятьсот пятого года делами. А здесь никак не переведут. Семь лет идет война, и края ей не видать. Нужно посмотреть на отчеты свежим взглядом.
Кроме того, сведения о преступнике могли обнаружиться в архиве городского управления полиции. Сыскное отделение в Екатеринодаре появилось в девятьсот восьмом году. А налетчик Варивода начал свои подвиги за несколько лет до этого.
В результате статский советник корпел за столом, вчитывался в «шкурки»
[30], делал выписки, сопоставлял и анализировал обрывки информации. Работа сыщика в меньшей степени состоит из засад, задержаний и облав. Больше времени занимает бумажная рутина, из которой нужно уметь извлечь нужные сведения.
К двум часам дня питерец утомился. Он решил пообедать, а на сытый желудок обойти полицейское управление и Окружный суд, изучить архивы.
Статский советник прошел по Посполитакинской, свернул на Соборную. Когда он миновал синагогу, вдруг увидел впереди группу городовых под командой помощника пристава. Служивые толпились у входа в пивную, не решаясь туда ворваться.
– Что тут происходит? – обратился командированный к старшему. Однако тот резко бросил в ответ:
– Идите, господин, своей дорогой. Не вмешивайтесь в операцию.
По сути он был прав. Алексей Николаевич решил промолчать о своей должности. Он зашагал прочь, дошел до ворот и шмыгнул в них. У задней двери пивной никого не было. Это что за операция, если пути отхода не перекрыли? Не успел Лыков мысленно обругать коллег, как изнутри на него поперли люди. Первым выбежал корпусный парень в бекирке
[31] и с револьвером в руке. Не раздумывая, сыщик врезал ему под дых, вырвал оружие, а согнувшегося пополам молодчика втолкнул обратно. Сунувшийся следом бородач споткнулся о сообщника и полетел через него кубарем, громко ругаясь. Лыков пинком в голову уложил матерщинника, выстрелил на воздух и крикнул:
– Полиция! Бросай оружие и выходи по одному с поднятыми руками!
И тут же спрятался за косяк. Предосторожность оказалась не лишней. Изнутри грохнуло, пуля впилась в забор напротив. За забором взвизгнула женщина и залаяла собака. Лишь бы никого там не зацепили, подумал Лыков и приготовился к обороне. Но больше выстрелов не последовало. Вскоре за порогом затопали сапоги, кто-то крикнул: «Брось, гад, задавлю!» А потом тот же голос спросил:
– Кто там? Андрей! Ступаченко, это ты?
– Тут статский советник Лыков. Двое лежат, я держу их на мушке. Можете выходить.
Из двери высунулся тот самый помощник пристава, который прогнал питерца. Он быстро оценил обстановку, перешагнул через лежащие тела и первым делом забрал у Лыкова наган. Тот отдал его безропотно и вытащил из кармана свой браунинг.
– Бородатый полежит, я ему в голову ногой заехал. А парень сейчас очухается.
Наружу вылезли городовые и принялись обыскивать и вязать арестованных.
– Другие как? – крикнул внутрь помощник пристава.
– Двоих еще приняли, ваше благородие! – отозвались из пивной.
– Тащи их на улицу!
– Есть!
Лыков молча наблюдал. Дело было сделано, и, видимо, обошлось без крови.
Он дал городовым отойти и укоризненно спросил их начальника:
– Вы почему не перекрыли черный ход?
– Виноват, – ответил тот. – Быстро все случилось. Телефонировали, что в пивной Бабейко грабят посетителей. Мы и полетели. Позвольте представиться: помощник пристава Первой части Григонис. А вы тот самый Лыков? Который по Высочайшему повелению?
– Да. Вы уж это, не вписывайте меня в рапорт. Сами, мол, справились. Хорошо? А я взамен умолчу о вашем промахе.
– Спасибо, ваше высокородие. Я на будущее того… учту.
– Вот-вот.
Сдав дело с рук, командированный двинулся дальше. Но, как оказалось, городские происшествия на этом не закончились. Спустя четыре часа Алексей Николаевич возвращался в сыскное. Он шел по Рашпилевской улице мимо кондитерской, когда изнутри раздалось вдруг несколько выстрелов. Опять Лыкову пришлось извлекать браунинг. Как только он подбежал к двери, оттуда вывалился на улицу надзиратель Жуковский. Согнувшись в три погибели, он выплюнул на мостовую зубы и свирепо посмотрел на питерца. Но тут же узнал его и сказал без предисловий:
– Посмотрите, как там Миша.
– Что случилось?
– Убил я их обоих, можно заходить. Мишу Вольского положили…
Алексей Николаевич ворвался в кондитерскую и понял, что браунинг ему уже не понадобится. На полу лежали двое, по виду налетчики. А у стойки скрючился городовой сыскного отделения Вольский. Его бекеша была пробита пулями в нескольких местах, кровь заливала грудь и шаровары.
Статский советник принялся перевязывать раненого его же рубахой. Тот был в сознании и стонал. Потом прохрипел:
