– Моя личная охрана. Признаю: собрана из уголовных.
– Для чего вам конвой? – спросил с нажимом коллежский асессор. – Ведете преступную деятельность?
– Ах, нет же. Сами знаете, как все обстоит на Кубани. Из города выехать страшно. А я иногда имею при себе крупные денежные суммы.
– Представьте свою шайку поименно.
Довгило кивнул кучеру, и тот стал тыкать пальцем и называть. Корж записывал в тетрадь и иногда комментировал:
– Охрим Кишешник? Знакомая нам фигура, давно ему место в цинтовке
[48] греют. Никита Махов? За ним два вооруженных грабежа. Модест Лагерный того же поля ягода.
Шестерых «конвойцев» увели, а обыск продолжился. Лыков с Пришельцевым обшарили комнаты хозяина. На полках вместо книг у него стояли дорогие альбомы с фотографиями и гравюрами. Статский советник листнул их: так и есть! Доктор Штрац, «Красота женского тела». Венское издание, на мелованной бумаге, с иллюстрациями Ангерера. Сто тридцать картинок, одна разухабистее другой. «Физический мир женщины» с такими же откровенными фотографиями. «Физиология любви. Сто приключений Казановы (для взрослых)». Все эти издания в России были запрещены как порнографические и ввозились в страну контрабандой. Больших денег стоят…
Еще сыщики нашли обширную переписку Довгило с частными банками Амстердама «Холландише Гранд Кредитбанк» и «Фольксбанк». Пришельцев едва не пропустил улику: перебрал конверты и отложил. Лыков приказал коллежскому асессору арестовать переписку.
– Зачем? – удивился тот.
– А вы не знаете? Эти два учреждения суть не банки, они так только называются для маскировки. А продавцы запрещенных в России лотерей. И тот и другой рассылают посредникам свои билеты ящиками. Мы должны обнаружить их в немалых количествах.
Статский советник оказался прав: в гостиной, в диване, нашли восемь тысяч билетов и таблицы выигрышей к ним.
Все это были еще цветочки. Ближе к утру сыщики отыскали на чердаке под застрехой тайник. В нем лежали бухгалтерские записи и пачка четвертных билетов выпуска 1909 года с одним и тем же номером: 489902, серия «ИК». Сыщики внимательно изучили билеты с лупой в руках. Не подкопаешься, совсем как настоящие! Александр Петрович очень обрадовался находке:
– Давно я подозреваю на Кавказе хорошую мастерскую по фабрикации фальшивок. Даже знаю, где она – в Армавире. Осведомитель «Евстафий» бьется, бьется, никак не может близко подобраться. Ну, Довгило, ты мне все расскажешь. Это уже не арестантские роты, а каторга!
К семи утра и сыщики, и арестованные стали зевать. Но надо было ковать железо, пока горячо. Довгило с Шепелем доставили в тюрьму и сняли с них первый допрос. На всякий случай двоюродных братьев разделили. Лыков пытал темир-хан-шуринца, а Пришельцев его кучера.
– Расскажите мне вот об этом, – статский советник выложил перед мыловаром несколько двадцатипятирублевок. Тот переменился в лице.
– Ну? Чего молчите?
– Да, каюсь. Взял на реализацию.
– У кого? Фабрика находится в Армавире?
– Точно так. У черкесогая Лазаря Туриева.
– Об этом вы расскажете господину Пришельцеву. Меня интересуют ваши нефтяные делишки.
Довгило удивился:
– А там-то что? Там все по-честному.
– Вот и излагайте.
– Я учредитель в трех обществах: «Майкопская трубопроводная и транспортная компания», «Майкоп-Таманское нефтяное общество» и «Общество Черноморских нефтяных промыслов». Веду законные операции.
– Компании с британским капиталом?
– Две последних да, а первая принадлежит братьям Гукасовым. Англичане и в ней владеют паями, но не контролем.
– Что скажете насчет чисто британских компаний? Есть предположение, что это фондовые мыльные пузыри, которые скоро лопнут.
Арестованный оживился:
– Вы в курсе дела, верно? Для полицейского чиновника довольно странно.
– Я обладаю капиталом и частью его играю на бирже.
Обнаружив общий интерес, собеседники вдруг почувствовали взаимное расположение. Они минут десять обсуждали разные тактики. Лыков сообщил, что берет преимущественно консервативные бумаги, гарантированные государством. Но имеет небольшой рисковый пакет, которым бьет наугад.
– И каково на итог? – заинтересованно спросил мыловар.
– До пятнадцати годовых выгоняю.
– Ух ты! Я так же делал, и причем с хорошими суммами. Но кончалось все одинаково: меня раздевали. Пришел к выводу, что биржевая игра – это как угадать, под каким стаканом горошина. Все равно обманут!
– Кто?
– Сами знаете, кто. Заправилы. Те, кто манипулирует бумагами, вздувает и обрушивает их. А инвесторы, как я, которые вносят деньги, – это лишь бараны для стрижки.
Обсудив биржевые обычаи, Алексей Николаевич вернулся к своим вопросам. Довгило мрачно пробурчал:
– Эх! И мох, и трава, и Химка крива…
– В каком смысле?
– Поговорка такая есть. Это когда все плохо.
– Да, Владимир Аполлонович, дела ваши хуже некуда. Покайтесь, помогите дознанию.
– Я готов.
– Тогда у меня к вам вопрос: что такое «кубанский огонь»?
– Впервые слышу, – недоуменно ответил мыловар.
– Подумайте еще раз.
– И думать нечего. Про «греческий огонь» учил когда-то в гимназии. А кубанский… О чем вообще речь?
Статский советник решил раскрыть карты.
– В Майкопском нефтяном районе было два пожара. Помните их?
– Как же. Тот факел, который открыл нам «майкопское чудо» – это первый. Еще недавно сгорела качалка у Лианозовых, погибли два перса.
– Все правильно. Так вот, мы полагаем, что в обоих случаях были не пожары, а поджоги.
Довгило вытаращил глаза:
– Как поджоги? Кто это сделал?
– Ищем. И там и там было использовано какое-то необычное оружие, которое и называется «кубанский огонь». С большого расстояния неким загадочным способом к скважине швыряли воспламеняющуюся смесь. И начинался пожар.
Аферист не поверил:
– Это невозможно. Все прииски охраняются, с огнем ближе чем на пятьдесят саженей никого не подпустят.
– Верно. Однако зажигательная бомба прилетала издалека. Со ста саженей.
Довгило уставился в стену и зашевелил губами. Он обдумывал новость и явно не верил в нее.
Сыщик продолжил:
– Вы слышали, что я приехал сюда по Высочайшему повелению. И даже изволили на сей счет шутить. А зря. Тут не до смеха. Те люди, которые сожгли две скважины, теперь нацелились спалить и город.
