– Иван. Ты уже полмесяца в тюрьме. Но в курсе таких событий, как ремонт, сбор капитала, нападение… У вас есть связь с волей?
– В каждой цинтовке есть почта. Платишь деньги, и все в ажуре. Тюремщики везде продажные.
– Даже из одиночки?
– Чуток дороже, а так то же самое. Деньги у Володи есть, он целый этаж кредитует. По ночам.
– Ладно, убедил. Будет тебе послабление. Но сам понимаешь…
– Плесом бить?
[64] Согласный. Куда деваться…
– Пиши обязательство. И про банк табаководов сразу агентурную записку. Будет что прокурору показать.
– Ага!
Шепель накатал согласие на сотрудничество и первую «шкурку». Вручил сыщику и умоляюще посмотрел ему в глаза. Тот понял и ответил на незаданный вопрос:
– Отправлю тебя в Иркутск, как только закончу здесь. Обязательство перешлю в каторгу в запечатанном конверте с шифром «секретно». Никто не узнает. А там наладишь сотрудничество. И на поселение раньше выйдешь, и домой вернешься.
– Спасибо, Богу буду за вас молиться.
Уже уходя, Шепель вспомнил:
– Да, ваше высокородие! Володя послал сообщение Асьминкину. Про вас.
– Хм. И что в том сообщении, знаешь?
– Там сказано, что вы очень умный. Надобно вас поэтому убить.
Питерца словно обдало холодным душем. Давно не устраивали на него охоту…
– Такой сговорчивый был твой Володя. Столь добросовестно помогал найти Шкуропата. А сам ножик на меня точит, двуличная душа.
– Он с детства кривой, – сказал в оправдание двоюродного брата каторжник. – Конфекты завсегда делил так, что ему больше доставалось, а мне меньше. А драться там или кого наряхать – меня посылал.
Расстроенный сыщик отправился в город. Опять перед тюрьмой не оказалось извозчика, и пришлось идти пешком. На этот раз командированный дошел аж до Черноморской. Калоши перепачкал – дальше некуда. Жадина Роккель, что же ты всю набережную не замостил!
В сыскном отделении царило напряженное ожидание. Когда придет депеша из Романовского хутора? И что в ней будет? За начальника остался Тимошенко. Он нервничал и плохо слушал Лыкова. Тот вынужден был проявить свою власть:
– Господин неимеющий чина! Извольте отвечать на вопрос.
– Виноват, – очнулся от дурных предчувствий надзиратель. – Прошу повторить, мимо ушей пролетело.
– Повторяю: когда у нас открытие общества взаимного кредита табаководов?
– Не могу знать, ваше высокородие…
– Выясните и доложите. Срок – нынешний вечер.
– Слушаюсь. А однако, Алексей Николаевич, – пошто нам табаководы? Вроде мы теперь к нефти принюхиваемся, а не к самосаду…
Лыков рассказал наличным надзирателям, что ему сообщил Иван Шепель. И добавил, что Азвестопуло-старый высказывал ту же самую догадку Азвестопуло-молодому.
Жуковский сразу заявил:
– Вполне в духе этой сволочи. Чтобы он пятнадцать тысяч кому-то отдал? Только если потом обратно забрать, вместе со шкурой. Пойду.
– Куда?
– На помещение посмотрю. Банк табаководов, о котором вы спрашивали, откроется завтра. Сначала торжественный молебен, потом заранее заготовлен первый клиент, вечером торжественный ужин. Как бы, пока я хожу, не ограбили, ха-ха!
– А где, где помещение? – кинулся к плану города Лыков.
– Вот. Красная улица, дом Бейма. Это где львы – помните?
– Какие львы? Ах, те четыре?
– Именно. Здание шикарное, там и без того два банка обосновались: Русско-Азиатский и Волжско-Камский. На первом этаже мануфактурный магазин Шоршоровых и податное присутствие. Табачники сняли три комнаты с угла, второй этаж над магазином.
– Надо поехать туда и осмотреться, – решил Лыков. – Если мы правы и будет налет, это очень опасно. В таком месте завсегда многолюдно. Варивода народ жалеть не привык.
Лыков с Жуковским отправились на Красную. Чтобы не привлекать внимания (вдруг бандиты тоже ходят, осматривают подступы), они переоделись телеграфистами и загримировались. Но даже в таком виде сыщики не могли успеть все. Внутрь их не пустили – там спешно доделывали ремонт. Удалось осмотреть здание, включая двор с флигелями. Оказалось, что там находятся два банковских склада с табаком. В Екатеринодаре курево было излюбленным залогом, и кредитные учреждения держали собственные склады для его хранения. Еще полицейские изучили предполагаемые пути отхода налетчиков. У тех не было особого выбора. Красная улица самая оживленная, прийти и уйти можно только дворами: или на поперечные Екатерининскую и Штабную, или на продольную Бурсаковскую. «Телеграфисты» облазили все службы внутри тридцать седьмого квартала, якобы в поисках запившего товарища. И нашли хорошее место для засады в дровяном сарае.
Когда они вернулись, Жуковский с порога объявил:
– Днем нападение невозможно.
Тимошенко даже привстал:
– Ну? Подробнее, Ваня. Обоснуй.
– От Вани слышу. Сам рассуди.
Надзиратель сел, схватил карандаш с бумагой и стал рисовать:
– Помещение удобное для кредита и плохое для налета. Напротив – городская управа, фараон у входа. Банки в доме Бейма тоже имеют собственную охрану…
– Которая тотчас же запрется у себя и на помощь не прибежит, – возразил исправляющий должность начальника.
– Но сразу телефонирует в полицию. Дальше. На Штабной, в трех шагах, областное правление, там еще один городовой. А по соседству, на Графской, – контора Государственного банка, там отделение солдат с ружьями. И главное, некуда бежать, если напали средь бела дня. Центральные улицы, все на виду. Им бы в Сады шмыгнуть, так до них еще доехать надо. Пока прорываются, мы их перебьем.
Тимошенко упрямо возразил:
– А ты вспомни, как они в Новороссийске поступили? Там тоже была центральная улица. Средь бела дня и налетели. Засыпали все вокруг свинцом: кто не спрятался, я не виноват!
Оба надзирателя одновременно поглядели на Лыкова, ища у него поддержки. Тот рассудительно сказал:
– Вы оба правы.
– Это как? – съязвил Жуковский.
– Вы, Иван Павлович, исходите из разумных причин. Разум должен подсказать Вариводе, что грабить кассу надо ночью. Так легче уйти.
– Вот! – обратился надзиратель к товарищу. Но тот махнул: дай дослушать. Питерец продолжил:
– А Иван Иваныч прав в другом. В голову разбойнику мы залезть не можем. А он отчаянный и способен действовать парадоксально.
– В каком смысле? – не понял Тимошенко. Жуковский пояснил:
– Неожиданно, как никто не предполагает.
