– Доктор, мне бы увидеться с тётей, – многозначительно говорю я.
– Ну… – воровато озираясь, тянет паузу Качарян. – Хорошо, только недолго.
Вот и ладненько! А насчет «недолго» – посмотрим, как там карта ляжет. Ну не оставлять же Эмму одну в новогоднюю ночь в больнице? Доктор Качарян, который сразу же стал называть меня почтительно «Ольга Марковна», лично проводил неурочного посетителя до VIP-палаты и взял обещание, что до десяти ровно я исчезну.
– Здравствуй, Эмма. Ну, как ты?
Так неуютно здесь, несмотря на VIP. Может, потому что в больницах всегда неуютно? Эмма лежит бледненькая, худая, но глаза улыбаются. Она смотрела телевизор, показывали какой-то старый фильм, кажется, «Старики-разбойники».
– Олечка, ну зачем ты? Сегодня же праздник!
– Вот именно! – ухнула на тумбочку пакет с разными вкусностями (специально выясняла, что можно есть в её состоянии).
Она смотрела, как я фрукты мою в раковине и раскладываю всё по пластиковым тарелкам. У меня было странное щемящее чувство, словно всё это давно забытый сон.
– Олечка, ты его не снимала?
– Кого?
– Ты знаешь.
Я глянула на неё, чтобы убедиться, что мы говорим об одном и том же. Да, она имеет в виду пресловутый кулон. Рассказать ей, что сегодня было, или подождать, когда она совсем поправится? Наверно, подожду. Не стоит сегодня портить настроение и волновать её.
– Я не буду его снимать, если ты хочешь.
– Я должна тебе много рассказать перед…
– Перед чем? – насторожилась я.
Эмма отвернулась, явно борясь с собой. Ей так хотелось открыть мне какую-то тайну, но что-то внутри удерживало и заставляло сомневаться.
– Эмма, не пугай меня, ладно? Хочешь что-то сказать – скажи. Не мучайся, я пойму.
– Потом, Олечка, – неуверенно улыбнулась она, – потом. Давай сейчас забудем об этом.
– Отлично! Как эта штука поднимается?
Эмма показала рычажок, и послушный механизм трансформировал лежачую койку в койку со спинкой.
Ей очень понравился мой подарок. Я знала, что её последний зонт этой осенью вывернуло наизнанку порывом ветра, а ему и так было не меньше двадцати лет.
Мы поболтали ни о чём, вспоминали старых знакомых, Марика и его дочек, маму.
– Олечка, ты должна помириться с Ниной, – вдруг очень серьёзно сказала Эмма.
– Да брось! Не понимаю, о чём ты.
– Всё ты понимаешь, Оля. Характер у вас обеих тот ещё, но… Ты всё-таки старшая. И вы сёстры, в конце концов. Вы должны держаться вместе.
– И почему ты это говоришь мне?
– Я знаю, что ты скажешь, – упрямо продолжала Эмма. – «Вы слишком разные»? Да, возможно. Но ты просто поверь мне. Нина – твоя семья. Не бросай её. Кто будет заботиться о ней, когда…
Эта старая песня совершенно меня выбесила. Какого чёрта?!!
– Почему все считают, что именно Я её бросила?! Я что, должна была забить на свою личную жизнь и нянчиться с ней до старости, как мама? Она взрослая и должна справляться сама. К тому же это ОНА от меня отвернулась, если на то пошло!
– Не злись, – слабо проговорила Эмма, – я не это имела в виду.
– Да?! А что ты имела в виду? Я только и слышу всё время: «Нина то, Нина это»! Сначала от матери, теперь и ты туда же. Кто-нибудь хоть раз спросил, а как Я себя чувствую?
– Прости, Олечка, я просто…
– Нет! Никто не спросил! Конечно! Зачем? У меня же априори всё в норме, да? Я сильная и самостоятельная, а Нина – хрупкое создание, которое нужно непременно опекать. И делать это должна почему-то именно я. Ах да! Как я могла забыть?! Я же её сестра!
Я не выдержала, вскочила и отошла к окну. Так хотелось курить, что внутренности выворачивало. Месяц титанических усилий, чтобы бросить, коту под хвост!
– Олечка, мне кажется, что ты должна, наконец, оставить Глеба в прошлом. Сколько можно тащить этот груз на своих плечах?
– Что? – я даже повернулась. – При чём тут Глеб?
– Я серьёзно. Ты замыкаешься, отталкиваешь сестру, запрещаешь себе чувствовать. Я вижу, как ты мучаешь себя до сих пор. Так нельзя. Ты не виновата в той аварии…
– Я не хочу говорить об этом.
Нет, в самом деле. К чему опять ворошить прошлое? Ненавижу, когда кто-то начинает выражать соболезнования! Я так надёжно похоронила воспоминания в глубинах памяти вовсе не для того, чтобы их снова откапывать.
– А ты послушай ещё раз, – решительно приподнялась Эмма. – Больше тебе никто такого не скажет, а я скажу. Кого ты хочешь обмануть этим своим неприступным видом? Этим напускным безразличием и цинизмом? Себя?
– Я никого не обманываю. Я такая и есть! – фыркнула я, опять начиная злиться, потому что она вот так запросто хочет разрушить надёжное убежище, которое я выстраивала долгие годы, хочет просто взять и выдернуть наружу всю ту хорошо упакованную боль, вспоминать о которой у меня нет ни малейшего желания, ни сил.
– Я знаю тебя, Оля, и вижу, что происходит. Ты молчишь об этом и прячешься, но так не будет продолжаться вечно. Ты не виновата в той аварии! Это была случайность, так бывает. Тебе бы стало легче, если бы ты…
– Так бывает? Серьёзно? Только я виновата, ясно? Я!!! Мы могли остаться у Даниловой, переночевать, но из-за меня он рванул в ночь на этом треклятом мотоцикле!
Всё, хватит! Больше не могу! Прошло четырнадцать лет, но до сих пор перед глазами злое лицо Глеба в тот последний вечер, когда мы приехали на день рождения к бывшей однокласснице Тане Даниловой. Если бы просто однокласснице! Я знала, что они были соседями и выросли вместе в Идыме, а потом родители Тани купили квартиру в Новобержске и переехали туда. Знала, что Глеб ей всегда нравился.
Может, дело было в шампанском на голодный желудок, но на меня что-то нашло, просто потеряла голову от ревности, а Глеб разозлился. Никогда не видела его таким злым. Как подумаю, что те слова, сказанные в порыве гнева, и стали нашими последними словами друг другу… Он сорвался, схватил меня за руку и уволок из квартиры, несмотря на час ночи и протесты Таниных подвыпивших гостей.
А потом… Потом мы неслись по трассе как сумасшедшие обратно в Идым. И уже у самого города что-то случилось. Я не знаю, что. Глеб не справился с управлением, и мы перевернулись. Меня сразу выкинуло на обочину, а Глеб… Его хоронили в закрытом гробу, потому что…
– Знаешь, иногда думаю, что лучше бы я тогда погибла.
– Не смей! – выдохнула Эмма возмущённо. – Не смей так даже думать!
И что это я, в самом деле? Так давно не позволяла себе вспоминать и на тебе!
– Ладно, хватит. Сегодня праздник, а мы о грустном.
– Тебе не удастся так жить вечно, Оля. Однажды ты не сможешь больше прятаться от этого. Однажды придётся смириться.
