При воспоминании о хозяине этой рыжей морды щеки покраснели, а выбираться из-под одеяла расхотелось окончательно. Но стыд и смущение — не те щиты, которые скроют нас от реалий жизни. Правда же была такова, что мне к десятому часу нужно было быть на занятии с куратором. А до этого — выучить заданный параграф и отработать пасс.
Я старалась думать именно об учебе, а не об отце, с которым попрощалась вчера, не о том, что подумает о загулявшей мне старуха Фло, не об этом ловце, которого я одновременно ненавидела и была ему же благодарна за папу … Если я начну думать обо всем этом, то просто сорвусь. Учеба — вот то, что поможет мне восстановить пусть и шаткое, но все же равновесие в душе.
— Проснулась? — баритон Тэда не вопрошал, а скорее утверждал.
— Да, — ответ получился чуть сиплый ото сна.
— Тогда прошу к столу, завтрак уже готов.
Его слова подтверждали умопомрачительные запахи свежей сдобы и кофе. Я откинула одеяло и осторожно встала на пол. Ступню тут же обожгло. Паркет был ледяной. Осторожно, на цыпочках, завернувшись в простыню, я вошла на кухню.
При виде меня обернувшийся Тэд так и замер. Он стоял у плиты с туркой в руках.
— Доброе утро, — наконец произнес он, кажется, для того, чтобы хоть что-то сказать.
Я не нашла ничего лучше, как смущенно улыбнуться и ответить:
— Доброе.
Завтрак проходил в атмосфере смущения и робости, неожиданно овладевших мною, и задумчивости, все больше переходящей в угрюмость — у Тэда.
Я потянулась за круассаном и случайно опустила взгляд на руку. Змейка чуть сжалась, словно напоминая об обете, и я, кашлянув, начала:
— Вчера ты исполнил свою часть клятвы, теперь моя очередь, спрашивай.
Тэд отчего-то помрачнел еще больше. Он долго молчал, опустив взгляд в чашку, словно там, на дне, в кофейной гуще уже таились ответы. Наконец он произнес:
— Расскажи о своем муже. Почему он захотел тебя убить?
Как я внутренне ни готовилась, но этот вопрос оказался неожиданным.
— Не убить. Избавиться, — начала я. — Грег, мой муж… Я познакомилась с ним еще до смерти отца, но до этого не знала его столь близко. Столица, хоть и большая, но не так уж велика, как кажется. Почти все благородные семейства знакомы. Если не лично, по уж точно наслышаны друг о друге. В таких семьях родители чуть ли не с рождения начинают подыскивать детям достойную партию…
Чем больше я говорила, тем сильнее мрачнел Тэд.
Я рассказывала ему о том, как мама обрадовалась предложению Грега, о нашей помолвке и свадьбе. О том, что наш брак считали идеальным даже светские сплетники. О своей болезни. О том, как я чуть не сгорела в магомобиле. Как узнала, что мужу я нужна только ради денег, и он изменял мне все три года брака. Поведала, как меня травили сдерживающим дар зальем.
Тэд хмурился. По его лицу было ясно: он осуждает меня. Вот только не понятно: за что именно?
— Когда ты все узнала, то решила забиться в нору, подальше от проблем? Сменить имя… Могла бы пойти в отдел Оплота и подать на мужа заявление.
Я закусила губу. Ну как ему объяснить, что я банально тогда никому не доверяла? Да и было с чего. Одно поведение его самого, ловца, наводило на мысли о произволе и беззаконии.
Сказала, как есть:
— Боялась. Боялась, что муж просто подкупит полицейских или мессира, смотря к магическим или обыденным преступления отнесут мой случай. А заявление порвут, меня же саму отдадут в руки любящему супругу. Грег, как я уже поняла, виртуозный актер. Он сумел бы рассказать сказку всем и каждому, например о моем чудесном спасении и о том, что я после всего пережитого тронулась рассудком… А потом, через некоторое время снова попытаться меня убить. Или признать сумасшедшей и упечь в дом скорби. В этом случае все состояние так же перейдет к нему.
— Поскольку в деле замешана блокировка магического дара, то это — вотчина Оплота. Можешь не бояться и смело подавать на мужа. Закон на твоей стороне. Правда процесс может затянуться и на полгода, зная систему правосудия и уровень адвокатов. Твой муженек ведь наймет самых лучших… Но, думаю, у умелого ловца за доказательствами дело не станет.
— Я думала ты… — произнесла чуть растеряно.
— Нет. Я в это вмешиваться не собираюсь.
— Но ты же помог моему отцу и, мне показалось, что хотел разобраться почему…
Он вновь оборвал меня:
— В первую очередь я хотел узнать, кто организовал побег души преступника три года назад, а не о том, что стоит за смертью твоего отца.
От его слов мне захотелось сильнее завернуться в простыню. По коже пробежал холодок. Дура. Какая же я наивная дура, которая вновь поверила, понадеялась.
— Куда мне идти и кому писать заявление, чтобы Грега арестовали, наш брак расторгли, а мне вернули наследство, доставшееся от отца? — сказала и сама удивилась тому, как сухо и чеканно прозвучал голос.
— Тебя интересуют только деньги? Наследство? — ловец клещом впился в окончание моей фразы.
— И они тоже, — я говорила и буквально физически ощущала, как между нами вырастает стена изо льда, но не могла остановиться. — А тебя? Тебя что интересует? Чего хочешь ты?
В меня впился его взгляд. Словно два стилета распяли, пригвоздили к стулу, и прозвучало полное ярости:
— Я хочу тебя. Тебя, меркантильная, мыслящую лишь о своей родословной и мнении высшего света, как и любая аристократка. Тебя, что сейчас сидит передо мной, невинно хлопает глазками и думает, что за один твой взгляд идиот — ловец кинется вытаскивать твою симпатичную задницу из всех проблем.
Если бы он меня ударил в этот момент, мне бы, наверное, было не так больно, как от его слов. Я замахнулась для пощечины, но не ударила.
Тэд перехватил мою руку у самой скулы. Чуть сжал, и, глядя пристально в глаза, произнес:
— Вчера я позволил тебе себя ударить. Напоказ, для публики. Но наедине советую бросить свои чистоплюйские замашки.
Я сжала челюсти. Сволочь. Какой же он сукин сын!
Тэд чуть сильнее сдавил мою руку, и я готова была поклясться: там, где наша кожа соприкоснулась, пробежал электрический разряд. Но, кажется, ловец этого не заметил. Он был занят другим: его взгляд буквально ощупывал мою кожу. Я чувствовала его прикосновения на голых плечах, шее, губах.
— Ты мое наказанье, мое спасение от безумия и безумие же во плоти. И я не врал, что хочу тебя до одури. Прямо здесь и сейчас. На этом столе. Я хочу слышать твои стоны. Видеть откинутую назад голову. Чувствовать, как ты сжимаешь меня изнутри. Мне даже наплевать, что ты из золотого квартала. Того, который я ненавидел всегда, сколько себя помню, и всех его обитателей, избалованных вседозволенностью богатства.
Во мне словно что-то оборвалось. Улетело в колодец мрака. Разбилось. Этот ловец был ничуть не лучше Грега. Мужу от меня нужны были деньги. Этому — мое тело. А если причина в том, что я его якорь? Ну не может мужчина так бесстыдно и откровенно говорить о своих желаниях. Или может?
