Клим, глядя на еще сильнее погрустневшую меня, глубокомысленно заключил:
— Не знал, что это известие тебя так огорчит… Или ты с первого взгляда влюбилась? Тю!
Я скрипнула зубами, глядя на этого шута.
Тебе никто не говорил, что ты объект желания? — начала я, стараясь замаскировать злость провокацией. Дождавшись момента, когда самоуверенность пацана раздуется до размеров батискафа, добавила: — Желания убивать.
— Значит, втрескалась, — если Клим и огорчился, то виду не подал.
— Нужен мне твой брат, — злость резко схлынула приливной волной, оставив после себя апатию.
— А если он не нужен, то что так помрачнела?
— Денег хотела у него занять, — ответила честно, не подумав.
При моих словах погрустнел и школяр.
— Да, и я бы от них не отказался. А знаешь, что в этой ситуации самое паскудное? Что их можно заработать. Быстро и прилично. Причем надо-то как раз двоих. А мой напарник по гонкам сломал ногу. Да и Закриану я обещал…
Он специально тянул. Словно девица, которая твердит «нахал», но это вовсе не означает, что «наглецу» стоит прекращать действо.
— И? — я была само многословие.
— … И может, мы протянем друг другу руку помощи? — Клим так и не дождался от меня самовыдвижения.
— Смотря какая в протянутой руке будет купюра, — иронично изогнула бровь.
Я решила, если уж маячит относительно честная выгода, то пусть она будет максимальной, оттого и решила понаглеть. А как известно, наглость — не только второе счастье, но порою — и первая добродетель (правда, исключительно для себя).
— Талер тебе, как напарнику.
— Какие это деньги? Это сдача! — я делано возмутилась. — Ты-то сам сколько получишь?
— Девятнадцать, — Клим недовольно зыркнул на меня.
Я же убедилась, что нет более угрюмого человека, чем тот, кто понял: придеться отдавать то, что мысленно уже положил себе в карман.
— Пополам, и я в деле, — сама поразилась своей наглости.
— Сейчас же! — азартно воскликнул Клим, почуяв, что запахло торгом.
Сошлись мы на восьми — мне и двенадцати — ему.
— Тогда стоит поторопиться. Нам еще до рудных кварталов столицы добираться.
— Учти, за батискаф платишь ты, — огорошила я парня.
— Но ты же настаивала на том, чтобы все было пополам, — попытался возразить «напарничек».
— Ага, но ты убедил меня, что достоин большего, чем половина. В это «большее» входят и расходы на проезд.
Клим скривился, но согласился без возражений.
Пока мы плыли на батискафе, Клим никак не мог замолчать. Он болтал обо всем на свете, делая вид, что развлекает меня. На самом деле — изрядно портя своей болтовней нервы и расшатывая мое спокойствие, которому и так далеко до штиля. Наконец, когда «напарничек» залился соловьем о новых тоннелях, которые копают под морским дном, чтобы связать между собою сектора, и по ним вот-вот пустят монорельсы, я не выдержала:
— Ты правда дурак, или это образ такой?
— Вроде бы девчонкам должны нравится общительные парни с превосходным чувством юмора? — провокационно вопросил Клим. — Или зануд это правило не касается?
Я лишь покачала головой:
— Как идиот ты безупречен.
— Опустим первые два слова. К чему усложнять речь? Можешь просто говорить, что я безупречен, — милостиво разрешил «напарничек».
Нет, этого зубоскала определенно переспорить было невозможно при всем желании. Он умел по-крупному мелочиться не только в словах, но даже в интонациях и запятых. Поэтому я сочла за лучшее просто промолчать.
Так и доплыли. Зато под конец убить Клима мечтали уже все пассажиры батискафа. Но энкийскому спокойствию парня можно было только позавидовать: он плевать хотел с разбега на мнение окружающих и целенаправленно продолжал раздражать меня.
Наконец, когда мы оказались на причале, я задала мучавший меня всю дорогу вопрос:
— Зачем?
— Что зачем? — невинно воззрился на меня Клим.
— Зачем ты пытаешься меня разозлить?
— Не разозлить, а планомерно довести до истерики. Ведь когда женщина в ярости, ей сами демоны лабиринта не страшны, не то что гонки на химеричных акулах.
Я споткнулась, пропустив мимо ушей окончание фразы. Зато мне с лихвой хватило и ее начала.
— Довести до истерики, говоришь?
Видимо, на моем лице отразилось что-то уж очень изуверское, потому как Клим тут же пошел на попятный:
— Хорошо, пропустим этот пункт, — и резко увильнул от объяснений: — А нам туда.
Его палец указывал в одну из обшарпанных подворотен чернорудного квартала.
— Не смотри на меня как на последнего сумасшедшего. Да, нам туда.
— Заметь, не я это сказала.
— Зато ты это подумала.
Не стала возражать против очевидных вещей и двинулась следом за «напарничком», который засунув руки в карманы, насвистывал бравурную мелодию. Мы шли по узким улочкам, счет поворотам которых я потеряла спустя полчаса.
Наконец впереди послышались звуки, что приличествуют каждой толпе: гомон, выкрики, споры и смех. Еще через пару минут мы вышли на площадь. Хотя столь громкое слово к тому пространству было изысканным комплиментом. Народу собралось здесь изрядно. Тут мундиры и дорогие пиджаки соседствовали с рваниной, элитный одеколон — с ароматами сивухи, а правили балом букмекеры. К одному из них, стоявшему на перевернутой бочке, и подошел Клим.
— Привет, Рой. Я сегодня участвую.
Тот, к кому обратился «напарничек», глянул сверху вниз, и его лицо неожиданно расцвело широкой улыбкой.
Он хлопнул в ладоши, спрыгивая с бочки, и предвкушающе потер руки.
— Значит, Разящий снова в деле? А ведь прошел слух, что у тебя напарника нынче нет, и ты не участвуешь в заплывах… Многие новички сегодня обрадовались и начали в мыслях примерять на себя твою корону чемпиона.
— Перетопчутся. Но Молот и вправду пока не при делах. Он ногу сломал. Так что у меня замена, — и Клим кивнул в мою сторону.
— И как мне ее объявить?
— Чокнутая, — тут же за меня решил этот языкатый прохвост, не дав вставить и слова.
Рой, одернув жилет и подтянув брюки, что радовали мир широкими черно-белыми полосками, вскочил на бочку и крикнул.
— В заплыве сегодня участвуют Разящий, его рулевой — Чокнутая. Ставки три к десяти, — с этими словами он широким жестом зазывалы указал на нас с Климом.
Как ни странно, по толпе прокатился одобрительный рокот, свист, а «напарничек» поднял сцепленные руки над головой в знак приветствия.
