Солнце клонилось к закату. Осень — время быстрых сумерек и самых ярких звезд.
А мы танцевали под грустящий, волнующий слух ми-бемоль тенорового саксофона. Казалось, мелодия пробегала по струнам моей души, накрывала теплом, унося от забот в дымку, в сон наяву, даря терпкий вкус счастья с нотками горького миндаля.
Зак прильнул еще ближе и заглянул мне в глаза.
Промелькнула мысль: «Поцелует». В голове было легко и свободно. Хотелось дышать полной грудью и летать. Я закрыла глаза, отдаваясь мгновениям неожиданного счастья и…
Зак нежно дотронулся губами. Едва коснулся, щекоча своим дыханием, и запечатлел поцелуй на моем виске.
— Не хочу портить этот вечер, хотя не скрою, мне этого ужасно хочется.
Мальчишеское признание заставило меня улыбнуться, все так же, не открывая глаз. Друг детства, как и тогда, пятнадцать лет назад, оказался мудрее меня.
Есть ночи для страсти. Они сжигают твое тело, плавят душу, оставляя на утро лишь скомканные простыни и оголенные чувства. А есть вечера для нежности. Такие пьешь, как ароматный свежий чай, наслаждаясь каждой секундой. И что поразительно, именно такие вечера порою помнишь лучше огненных ночей.
Зак не перешел черту, которая бы разрушила очарование нежности этого вечера. Душой я была благодарна ему, но тело испытывало разочарование. Потому что мои губы хотели ощутить вкус его губ. Почувствовать ближе и больше.
Я распахнула глаза.
— Не смотри на меня так: пообным взглядом пробуждают вулканы, — голос Зак отчего-то осип.
Мы медленно опустились на землю.
Едва Зак сделал шаг назад в галантном поклоне, как предательница-шаль начала сползать с плеча. Я поправила ее и запахнула плотнее.
— Позволь проводить, время позднее, — он не спрашивал, скорее ставил в известность.
— Но я живу не в столице.
— Знаю, — Зак хитро усмехнулся, однако взгляд его был серьезен — читать я умею, а уж личные дела своих подопечных — не только читаю, но и запоминаю все интересующие меня данные.
«Вот как он может так быстро переходить от романтики к откровенному флирту?» — восхитилась я.
Путь до пристани и поездка на батискафе до верфей пролетели как один миг, и лишь стоя у порога дома Фло, я поняла, что время опять близится к полуночи. Над нами на небосводе сиял фиолетовый лунный серп. Осенью небесная царица всегда примеряла именно лиловый оттенок наряда. Зато зимой ночное светило радовало мир всеми оттенками сапфира, весной луна была оранжева, как спелый мандарин, а летом — дебела.
— Спасибо за этот вечер, — я стушевалась, не зная, как попрощаться. Подать руку, как знакомому? Обнять, как друга?
— Я рад, что тебе понравилось, — Зак хитро прищурился. — И в память об этом вечере, разреши подарить тебе еще кое-что.
Он протянул ладонь а на ней… был мой учебник, но в миниатюре: талмуд, уменьшенный до спичечного коробка.
— Ты его забыла на столе, когда мы уходили, пообедав.
Я хлопнула себя ладонью по лбу. Стыдно. Мне было дико стыдно.
— Я осмелился не только забрать его с собой, но и уменьшить, — меж тем продолжал Зак.
А потом он взял мою ладонь, положил на нее уменьшенную в несколько раз книженцию и раскрыл. Ну как… Попытался раскрыть. Она развернулась, но так, что вновь оказалась обложкой сверху. Правда, в два раза больше, чем была до этого.
Зак еще раз распахнул вредный талмуд, и он снова увеличился ровно на разворот. То же самое случилось и в третий раз и в четвертый. И, наконец, учебник достиг своих изначальных размеров. После этого куратор наклонился к обложке и что-то тихо ей прошептал. Книга завибрировала на моих руках (под конец пришлось держать увеличивающуюся в геометрической прогрессии книгу на обеих ладонях), потом с нее слетела пыль, словно кто-то подул на обложку, и нехотя распахнулась, зашелестев страницами.
— Мы договорились. Ты прощена. Но больше, пожалуйста, ее не теряй.
Я опустила взгляд вниз. На меня смотрел параграф «Основы контроля огненного дара». Бережно закрыла талмуд, прижала его к груди, а потом, набравшись смелости сделала стремительный шаг вперед, и, привстав на цыпочки, поцеловала Зака в щеку. Ну, это я в первый миг так думала. Как оказалось, кураторы — народ с отменной реакцией, и умеют быстро ориентироваться. В общем, своего-таки ни за что не упустят.
Зак резко повернулся, и наши губы встретились. А я… я испугалась, и отпрянула быстрее, чем сама осознала это, а потом, резко развернувшись, мышкой юркнула в подъезд.
Лишь взбежав по ступенькам на второй этаж, прислонилась спиной к стене и рассмеялась. Было ощущение, что я окунулась в беззаботность. То пограничное состояние детства и юности, когда все еще впереди, и от этого предвкушения сладко ноет под ложечкой.
А когда открыла дверь кухни, поняла, что меня ждали. Причем пытливый взгляд был не только у Марлен, но и у Фло.
— Видели мы твоего мага, и то, как ты от него стрекача задала — тоже, — старуха уела одной фразой. — А теперь давай, выкладывай подробности.
В ее глазах бесята плясали джигу. А мне… мне хотелось поделиться с кем-то своей радостью.
ГЛАВА 7
Тэд.
Ловец сидел за столом. Светильник, в котором давно пора было заменить магический шар на новый, периодически мерцал, погружая кабинет в полуночную тьму. Лиловый серп за окном сиял до противного ярко, раздражая Тэда.
Перед ним лежали листы бумаг. Два дела. Одно, порученное начальством, и второе, которое он нашел на свою голову, дав клятву, сейчас начали переплетаться меж собой, как змеи по весне, когда инстинкты гонят этих тварей обзавестись потомством.
Он постучал карандашом по столу. Не вышло бы у этих двух дел, как у весенних рептилий, приплода в виде чего-то третьего. Хотя и без этого картина вырисовывалась занятной.
По запрошенным в архивах данным выходило, что отец Шенни сгинул в шахтах золотого прииска при обвале. По всем правилам его душа должна была беспрепятственно уйти за грань через лабиринт. Но кто-то похитил ее, а потом и вовсе заменил на дух некоего Прикса Уэзлоба. Последний был осужден за то, что промышлял подпиткой своего дара за счет потенциала других чародеев. Причем, не сказать, что маги добровольно отдавали Приксу свою силу. Чаще всего дело заканчивалось иссушением и смертью жертв, которые выбрал себе Уэзлоб. А еще жадный до магии убийца, которого, к слову, все ученое чародейское сообщество почитало великим гением своего времени и талантливым лекарем душ, практиковал упаковку, консервацию и последующее внедрение чужих воспоминаний. Даже трактат на эту тему написал, и не один, о том, как лечить жертв насилия или помочь пациентам восстановиться после тяжелой психологической травмы.
Ловец нахмурился. Вырезали душу этого Уэзлоба так же, как и малефика, и того, по чьей вине он нырял через барьер из плетения дамбы, одинаково — со стороны вод, рассекателем. Да и все эти души… Было в них что-то общее.
