— Я не пошутил. Это не фарс. Шенни действительно мне понравилась. Понравилась настолько, что я решил немного поторопить события, чтобы не возникло недоразумений. Если бы матушка так рьяно не пыталась подобрать мне спутниц жизни, то я не имел бы сегодня удовольствия лицезреть взбешенную госпожу Аниту с ее дочерью, Беллой.
— Но я думала… — произнесла матушка Зака рассеянно. — Я же тебе говорила о Бель, я упоминала, что она милая девушка и ей стоит сделать предложение… Вы с ней два раза ужинали у нас.
Ее вкрадчивый голос звучал тихо и… виновато?
— Сын, — от баса отца, вмешавшегося в разговор, я вздрогнула. Так неожиданно он прозвучал. — Мы с твоей матерью, не спорю, подбирали тебе невест, исходя из нашего финансового положения. Да, это постыдно, пытаться торговать тем единственным, что у нас осталось — именем рода. Но мы никогда, слышишь, никогда, не довлели над твоим окончательным выбором. Потому что мы верили, что и в договорном браке можно найти счастье. Мы с твоей матерью тому пример.
Клим при этих словах отца икнул.
— Вы никогда не рассказывали об этом, — младшенький подался вперед.
— Потому что особо не о чем было говорить. Наша помолвка с Элеонорой была заключена, когда нам обоим было по тринадцать. А через пять лет мы поженились. Влюбились же… чуть позже. Зато раз и навсегда.
Отец Зака с нежностью посмотрел на супругу, а потом перевел взгляд на меня. На пару секунд показалась, что я мишень, перед которой маячит дуло стрелка.
— Знаешь, Зак, несмотря на все твои прежние выходки и даже сегодняшней фортель, я тобой горд. Если ты действительно любишь эту девушку, если готов пойти с нею до алтаря, наплевав на то, что за ней нет внушительного приданого… Я ведь правильно понимаю, что нет? — с какой-то толикой еще не угасшей надежды вопросил отец Зака.
Я усиленно закивала, подтверждая, что да, приданого нет, и растоптала руины его чаяний. Господин Дарк, подтвердив свои худшие опасения относительно моего бесприданного положения, с ноткой грусти продолжил:
— Так вот, я тобой горд, сын мой, как отец, воспитавший настоящего мужчину. Ведь только настоящий мужчина способен быть честным со своим сердцем.
Дарк — старший еще что-то говорил, столь же благородное. А я начинала понимать, почему род обеднел. У нынешнего главы были слишком возвышенные помыслы при полном отсутствии желания бороться за них. Куда проще продать сына на ярмарке тщеславия, аргументируя это тем, что «мы предложили тебе несколько вариантов, бери тот, который меньше всех противен». В защиту отца играло лишь то, что выбор сына, павший на безродную, он не воспринял в штыки. Хотя вот судя по тому, как матушка Зака поджимала губы, от моей персоны она была явно не в восторге.
Сам Зак, выслушав речь отца, повернулся ко мне, а потом и вовсе, встал на одно колено.
— Шенни, я, наверное, идиот, — он смотрел на меня снизу вверх, а я поймала себя на мысли, что с таких слов мог начать делать предложение только Зак.
— «Наверное» здесь будет лишним, — тут же прокомментировал Клим, и был удостоен раздраженного взгляда старшего.
— Братец, не мешай, я, может, первый раз в жизни признаюсь в чувствах девушке, в которую влюбился с первого взгляда, а ты…
«Лезешь под руку», так и читалось в глазах Зака. Клима это ничуть не смутило.
— Зато у тебя такой опыт «репетиций» на «тренировочных образцах», что сейчас ты просто не можешь лопухнуться, — подбодрил старшего младшенький.
Зак заскрипел зубами, и, вновь повернувшись ко мне, продолжил уже не столь одухотворенно.
— В общем, Шенни, я идиот. Поспешивший идиот, который назвал тебя своей невестой, даже не заручившись на то согласием. И вот сейчас я прошу тебя принять меня и мою заботу. Ты согласна?
Он все-таки произнес эту ритуальную фразу: «Принять меня и мою заботу», — так говорили те, кто сватался к девушке и в рудных кварталах, и те, кто просил руки избранницы в высшем свете. Одна фраза — и для бедняков, и для сиятельных. Я ее слышала второй раз в жизни.
Правда, в первом случае тут же последовал браслет, специально приготовленный Грегом загодя. У Зака такого не было хотя бы оттого, что он все это не планировал.
Дарить украшения на помолвку — прерогатива богатых. Чаще всего — это браслет. Бедняки же, если девушка отвечала согласием, протягивали своей избраннице просто любую вещь, снимая ее с себя.
А отвечать надо было здесь и сейчас, не давала древняя, как сам наш мир, традиция возможности потянуть время многообещающим «я подумаю». Либо «да», либо «нет». Но сразу.
Зак стоял, внимательно глядя на меня на одном колене. Ждал. Я сглотнула. Закрыла глаза и, выдохнув, как перед прыжком в пропасть, резко открыла. Без слов сделала шаг вперед и, протянув руку к шейному платку Зака, дотронулась до черной ткани узелка, развязала его. Затем обернула лоскут вокруг своего запястья.
Отчаянное:
— Ура! Она согласилась! — прогремело из уст Клима в оглушающей тишине.
Я подумала, что идиотов в этой комнате как минимум два. И если один сейчас стоит на колене, то вторая — с перевязанным мужским платком запястьем.
Элеонора отмерла второй.
— Да, неожиданный поворот, сын мой, — она поджала губы, но потом, совершив над собой видимое усилие, продолжила: — Впрочем, в твоем решении есть один плюс: надеюсь, что больше не будет скандалов с разорванными помолвками.
Зак, начавший подниматься при ее словах с колена, лишь виновато усмехнулся. Но чего он совершенно не ожидал, так это того, что произнесет его матушка дальше.
— А то мы с отцом, грешным делом, думали, что ты равнодушен к женскому полу. Знаешь же, сейчас по столице ходит слух, что некоторые мужчины предпочитают юношей. Ты же с таким упорством находил причины, чтобы не идти под венец с красивыми девушками…
— Прости? — только и нашелся, что сказать, оторопевший Зак.
Клим, азартно вертевший головой то в сторону матери, то старшего, веселился по полной, ожидая продолжения столь интересного диалога.
Элеонора, словно не услышав вопроса сына, продолжила, всплеснув руками:
— Какое же оказалось счастье, что ты счастлив не с мужчиной, — и, обращаясь уже ко мне, добавила — Шенни, девочка, подойди поближе. Я хочу узнать о той, которая сумела заставить моего сына добровольно просить своей руки, как можно больше.
Доброжелательный тон, располагающая улыбка — все это никак не вязалось со смыслом сказанного. Да, моя мать и Элеонора не зря были приятельницами. Они друг друга стоили. Будь я простушкой, может, и купилась бы на теплые материнские чувства, которые мне старательно демонстрировали, впрочем, как и свою болезненность: накрытые пледом ноги, безвольно свешенная с подлокотника, как у умирающего, точеная женская кисть, бледность.
Предположу, что мать Зака и вправду была пару лет назад смертельно больна, и ее недуг окончательно вогнал Дарков в долги, но сейчас, на мой взгляд, она старательно цеплялась за болезнь, как за маску.
