— Это вы виновны в смерти вашего мужа, Томаса Элгриса?
Вопрос оказался столь неожидан, что хозяйка помимо собственной воли, не осознавая, что говорит, прошептала:
— Нет.
А ловец прислушался к себе. Она не врала. Он не чувствовал вкуса лжи. На языке ощущалась лишь кристальная, льдистая правда. Как лист мяты, припорошенный снегом. Но все же он задал вопрос повторно, чуть переформулировав:
— Вы нанимали убийц для устранения вашего мужа?
— Нет, — Ангелина смотрела на Тэда широко распахнутыми глазами.
Но вот она моргнула и начала приходить в себя, осознавать, что вопросы, которые задает ей ловец, касаются не дочери, а супруга, и уже открыла рот для гневной тирады, как Тэд резко отстранился. Развернувшись на каблуках, он повернулся к Мьярику.
— Тогда вы? — тон холодный, препарирующий саму душу. — Томас указал и ваше имя среди своих возможных убийц.
— Меня-я-я? — аристократ, чувствуя себя как на дуэли, перед дулом взведенного пулестрела, побледнел еще больше.
— Итак, вы желали смерти Томасу Элгрису?
— К-к-конечно нет, — все же выдавил из себя Мьярик.
Тэд скривился. От слов любовника несло тухлятиной, как от прошлогоднего яйца.
— Ложь, — ловец уверено пошел в наступление, чуя поживу.
Мьярик же, непроизвольно сделав шаг назад, оступился и, не удержав равновесие на натертом до блеска паркете, упал, плюхнувшись на зад. Заелозив по полу, любовник выкрикнул, словно словами пытаясь откупиться от ловца:
— Да, я хотел его смерти, желал, но я его не убивал!
А вот сейчас Тэд понял: аристократишка не врал. Правда вязла на языке неспелой алычой, руша уже сложившуюся картину, но от этого она не переставала быть правдой.
— И почему же вы ее так жаждали? — Тэд не посчитал нужным убрать из голоса презрение.
— Думаю, я смогу удовлетворить ваше любопытство быстрее, и вы тем скорее уберетесь вон из моего дома, — Ангелина вновь была собой: стенокаменной стервой.
Ответом ей была иронично изогнутая бровь Тэда. Главное он уже узнал, но ему было интересно, что же поведают любовники.
Как оказалось, история Ангелины и Мьярика была весьма типична для высшего света. Она вышла замуж за миллионы. Он — за ту, кого первый раз увидел у свадебного алтаря. В общем, оба — по любви. По любви к деньгам.
Они встретились на одном из светских раутов. Ангелина, к тому времени пресыщенная прелестями брака, дала отставку очередному любовнику. Он, заделавший законной супруге, которая, к слову, оказалась старше его на десять лет (и на столько же фунтов тяжелее), очередного, третьего по счету, наследника, был свободен как ветер.
Со слов Ангелины, они не полюбили друг друга, но устроили абсолютно. Сложившиеся отношения настолько устраивали обоих, что в свете их долгий роман считался едва ли не образцом возвышенных чувств, когда оба прикованы к своим семьям и не в силах разорвать свой брак, оставить несчастными детей…
Все это Ангелина говорила с жесткой усмешкой, словно её забавляла сама мысль, что для кого-то ее связь — идеал небесной и земной любви.
Мьярик слушал, и все больше сутулились его плечи, ниже опускалась голова.
— Да, мой любовник желал смерти моему супругу лишь по одной причине: он считал, что тогда я стану богатой вдовой. Тогда Мьярик сможет развестись со свой Лансой, чье приданое давно уже потратил, и жениться на мне. Никто не подозревал, что все состояние мой супружник отпишет дочери.
— Именно поэтому вы подобрали ей столь удобного зятя, которым можно вертеть? Давать нужные снадобья? — Тэд бил наугад, но попал в точку.
Мать Шенни, еще мгновение назад усмехавшаяся, сейчас зло сжала кулаки. Она не ожидала, что этот сволочной ловец так быстро и точно проведет параллели.
— Вы правильно волнуетесь. Да, в покушении на собственную дочь вас не обвиняют, но блокировка магического дара — тоже преступление. Ждите повестки.
Больше не говоря ни слова, он развернулся, и, уже выходя, услышал растерянный голос Мьярика:
— Ты меня совсем не любила?
— За что? За бесхребетность? Но ты весьма неплох в постели, в отличие от моего покойного супруга. Меня это вполне устраивало.
— А я любил, — в его голосе звучало опустошение. — И мечтал о смерти Томаса не из-за твоих миллионов.
Тэд почувствовал: и в этот раз Мьрик тоже не лгал.
Ловец спустился по лестнице, вышел на улицу. Подумать было над чем, но среди гипотез и причинно-следственных связей червяком грызла мысль: Мьярик. Его трусость, алчность… он не смог их перешагнуть, чтобы быть с любимой женщиной, которая, как оказалось, его-то и не любила, а скорее наоборот, презирала.
Если бы любовник решился убить Элгриса, то стал бы преступником, но в глазах Тэда — хотя бы остался мужчиной, потому, что мужчина должен бороться за свою женщину. Всегда. До конца.
Перед глазами встал образ той, за которую ловец был готов перегрызть глотку. Он любил Шенни, его пигалицу, его единственную.
Обратно на квартиру Тэд решил добраться, наняв магомобиль. За рулем оказался настолько говорливый водитель, что ловец почувствовал: сейчас он будет разносить хорошее настроение. Конкретно данному профессиональному держателю руля — вдребезги.
Этому благоволила раскалывающаяся голова, тянущий рубец от снятого шва и перспектива завтрашнего дня.
Шофер, будто почуяв нависшую над ним угрозу, осекся, глянул на пассажира и проработал рыбой на полставки весь оставшийся путь.
А дома его ждала рыжая. Бариста, недовольная, как законная супруга, с которой муженек отмотал уже не одну пятилетку, встретила Тэда душераздирающим мяуканьем. Пришлось выполнять свой хозяйский долг, чесать за ушком, гладит по спине. Киса ласку принимала милостиво, как царица — подношение визирей.
Урчание рыжей успокаивало и, как ни странно, уменьшало и головную боль, да и недавнее ранение ныть почти перестало. Потому, поев и умывшись, спать Тэд лег уже без желания убить всех и с особой жестокостью.
А вот ночь…
Ему опять приснилась эта пигалица.
Шенни несмело коснулась его. Провела руками по плечам, по напряженной спине, по чуть прогнутой пояснице. Она чувствовала его внутреннюю дрожь, и это знание дарило ей радость.
Во сне Тэд ласкал ее. То нежно, то неистово, и каждое его прикосновение — ожог. Ожог, что воспламенял кровь, заставляя ее кипеть, нестись бурлящим потоком по жилам.
А его руки, губы… Они были везде: на груди, животе, невесомые прикосновениями на внутренней стороне бедер, напористыми поглаживаниями ее лона.
Шенни стонала под его тяжестью, она до смятой к ладонях ткани простыней хотела его. Хотела обладать им, так же, как и он — ей.
