— Не понимаешь? — Радик откинулся на спинку стула, вновь становясь пьяным паяцем, дурашливым, не злопамятным, готовым простить собутыльнику любую подлость. — Вот этого не надо, Сашка. Не надо, — он помолчал, точно вспоминал о чем шел разговор. — Ладно, давай еще сотку… Я тебе завтра принесу кое-что, посмотришь, подойдет ли тебе?
* * *
Чуть-чуть мрачноватое здание главного корпуса университета выглядело так же, как и десять с лишним лет назад. Сколько же я здесь не был? Только сейчас я понял, что с того момента, когда я получил диплом, по каким-то неведомым причинам я умудрился избегать этот район. А ведь кто-то и не один раз приглашал меня сюда. Встречи однокурсников, разъехавшихся по стране, — были отнюдь не редким явлением. Я долго бродил по первому этажу, пока не сообразил: нужно идти в деканат и там, на стендах отыскать аудиторию, в которой читала лекцию Жанна.
И вот я перед дверью. Прислушиваюсь. Сквозь легкое шелестение конспектов до меня доносится голос лектора. Жанна…
Щуплый студентик притулился у окна, разглядывая картинки в учебнике.
— Когда кончится лекция? — спросил я, показав на дверь.
— В половине двенадцатого.
Я посмотрел на часы. Сейчас — четверть. У меня еще пятнадцать минут и никакого желания торчать здесь. Потихоньку приоткрываю дверь, вхожу в аудиторию и сажусь на первое свободное место. Жанна, стоящая у доски, посмотрела в мою сторону. Если бы кто-то из студентов, находящихся в аудитории, знал о наших отношениях — он бы верно прочитал паузу в несколько секунд, которая прервала речь Жанны. А так… Это живо напомнило мне события минувших лет… Седой профессор философии, говоривший о Шпенглере и его «Закате Европы» интересные вещи, шедшие в разрез учебной программе, смотрел на меня, поблескивая стеклами очков… «Молодой век… вы уже не первый раз опаздываете… Ваша фамилия?» Позже, на экзамене, он вспомнит меня, но, к счастью, без злопамятства, и поставит твердую четверку.
— Я вижу с удивлением людей, у которых вдруг пробудился интерес к искусству Востока?!
Жанна стояла передо мной, насмешливо изогнув губы, в темном строгом костюме, делавшим ее серьезней и как-то отдаленней от меня. Я не заметил, как прозвенел звонок, студенты сорвались со своих мест, и очень скоро мы остались вдвоем в большом опустевшем зале.
— Решил послушать твою лекцию…
— Поздновато пришел. Много ли усвоил?
— Почти ничего, — я поднялся, приблизившись к ней. — Но я обещаю исправиться. У тебя еще есть лекции?
— У меня семинар. Хочешь присутствовать?
— В качестве эксперта?
— Может быть. Твое мнение мне будет интересно.
«Говорить или нет?» — в тот момент я мучительно задавал себе этот вопрос, не находя четкого ответа. Иллюзия того, что все уже позади, глубоко вошла в наши отношения. Я знал, что мыслями она уже где-то впереди, строит планы, как всякая нормальная женщина. Сказать сейчас о смерти некой Валери, о которой Жанна и понятия не имеет, кроме того, что эта женщина была любовницей Бориса и пыталась создать ему алиби? Сделать это открыто — означало мгновенно разрушить оболочку хрупкого спокойствия. Я не хотел этого и потому решил продолжить игру в полном одиночестве. Я только не догадывался, к каким последствиям это может привести.
* * *
Радик, пребывающий вечно или пьяным или в состоянии похмелья, сунул мне фотографию, на которой я увидел несколько молодых мужчин и женщин, сидящих где-то в зале за большим столом, уставленным бутылками вина, водки, кока-колы, на широком блюде — стерлядка, бесчисленные тарелки, фужеры, в центре стола — подсвечник с незажженными свечами, — все это выглядело немного неестественно, как будто взято напрокат из театральной бутафории. В первый момент я именно так и подумал: актеры за столом после спектакля…
— Кого ты хочешь мне показать? — спросил я Радика, еще никого не узнавая.
— Ты что, не узнаешь ее? — он удивленно вскинул брови, ткнув пальцем в женщину слева, в декольтированном платье, прическа, как у парижских дам девятнадцатого века — тень прошлого, намек на близость к элите, смещение двух эпох, синематограф, в котором крутят довольно-таки нелепые кадры из века электроники… — Это же она, Валери?
И в самом деле, это была она, теперь я узнал ее, разглядывал с смешанными чувствами тревоги, неприятия и любопытства.
— Забавный снимок…
— Посмотри вот сюда… — Радик показал мне на худощавого парня с волевым лицом, которого я уже где-то видел… Тот, что спрашивал у меня зажигалку?!.
— Это один из ее старых любовников… — Радик взглянул на меня, словно что-то проверяя про себя. — А вот это… еще один…
Второй мужчина выглядел значительно старше, у него была маленькая бородка, на манер тех, что когда-то носили средневековые испанские дворяне, те, кто воевал с маврами, отлавливал еретиков, отправляя их на костры инквизиции, те, кто вырезал без сожаления целые индейские племена в Новом Свете, в погоне за золотом Монтесумы и Атауальпы…
— Как его зовут? — я ткнул пальцем в первого.
— Это Марат.
— А этого? — бородач привлекал меня все больше и больше. Я чувствовал, что в жизни Валери было немало любовных приключений. Но разобраться в этих хитросплетениях — дорого стоило. Однако только там был ответ на вопрос — кто ее убил и почему?
— Лебедев. Он в прошлом — актер, но его гнали отовсюду за пьянку.
— А Марат?
— Таксист бывший. Сутенером был… Мне кажется, Валери его по-настоящему любила, но… он же не из тех, кому это надо.
— А что он вообще за человек?
— Да так… Ошивается здесь частенько. Особенно, когда деньги появятся.
— Да, я его видел. Он странно как-то себя повел. Теперь-то понимаю, почему Валери замолчала, когда он подошел.
— Рисануться он любит. Вот что, — Радик ухмыльнулся.
— Ну а Лебедев?
— Того уже давно не видно. Месяца два. Может, уже и в городе нет?
Я еще пару минут разглядывал фотографию Валери, трудно узнаваемая Валери молчаливо смотрела на меня, словно заранее уже знала свою судьбу и, разумеется, мою роль во всем этом. Она знала многое и теперь, уже из Зазеркалья, мысленно предупреждала меня. О чем? Все менялось, все непостижимым образом менялось, и сейчас уже не имело значения, как я относился к этому раньше. — Тебе нужна эта фотография? — я посмотрел на Радика, напустившего на себя неприступный вид.
— Ты хочешь забрать ее? — он с сомнением потер подбородок, и в тот момент я не мог угадать: сознает ли он некую опасность для себя или же просто по обыкновению хочет выторговать лучшие условия?
— Хотел бы.
— Хорошо. — Радик кивнул. — Возьми мне флакон и по рукам. Но… хочу предупредить тебя… При любом раскладе эту фотку ты получил не от меня. Идет?
— Конечно, — я был рад, что душа торгаша возобладала в нем и сделка состоялась.
