Гребанных трое суток я валяюсь, и в себя прийти не могу.
Отпаиваюсь бульоном, — и снова проваливаюсь в темноту.
И в темноте — нет тишины, нет отдыха, — взрывы и крики, — разные, девчонки той, которую не уберег, и ее, — мольбы, звучащие гораздо громче. И темноте не отбиться от них, не вырваться, — в воронку закручивают, не выпускают.
Иногда мне чудится, будто по лицу порхают нежные пальчики.
Иногда — будто запах этот сладкий чувствую, — и он заставляет меня вынырнуть, — но только для того, чтобы снова провалиться обратно. Иногда кажется, что под руками чьи-то волосы — мягкие. Но темнота побеждает, и я уже теряю ощущение времени и реальности.
* * *
— Не уходи, — хмыкаю в ответ, натягивая майку и глядя на нее в отражение шкафа.
Выгляжу жутко, — зарос, глаза впали, — блядь, точно, зверь. Я бы на ее месте шарахался. Но не шарахается, льнет, ходит за мной по пятам с самого утра по дому, как только поднялся, — и в ванную, наверное, так бы за мной и пошла, если бы не гаркнул и не выгнал.
— В чем ты ходишь? — на ней болтается моя футболка, вот как нелепое растянутое платье, ниже колен.
— Мне Аля шорты привезла, и какие-то вещи. Но они мне не подходят, большие слишком. И… Мне нравится твой запах на футболке. Ты же не против? У меня… Нет своей одежды…
В какую игру ты, девочка, со мной играешь? Думаешь, лаской панцирь у зверя пробить? Так у меня под панцирем ничего нет, — я сам один сплошной панцирь. И в ласку я давно не верю, — нет ее. И не бывает. Все — показное. Тем более — с тобой. Натура рано или поздно проявится, — даже если ты сейчас ее и не помнишь.
— Скажешь Змею, что тебе купить, — он съездит.
И соски эти, через футболку торчащие, — напоминают о том, какая у нее все-таки сладкая грудь. Прям ладонью чувствую, — и сжимаю руку в кулак.
Не надо забывать, кто она и почему здесь. Не надо, Тигр.
Бежит за мной, до самого выхода, за шагами моими не успевает, а все равно — бежит. Дурочка. Не расчувствуюсь я.
— Ты еще слишком слаб, Артур. Не уходи.
Не оборачиваюсь, захлопываю дверь перед ее носом и сажусь в машину.
Много времени потерял, а дел — немерянно.
Вопросов море, а я про девчонку только и думаю.
— Змей? — набираю часа где-то через два. — Сказала тебе, что нужно?
— Тигр, я что — за бабьими шмотками теперь мотаться буду? Отвезу, пусть сама себе выберет, что нужно.
— Езжай давай. И ей скажи, что едешь. Пусть видит.
Поедет. Если я сказал, — то поедет. Материться, конечно, будет.
Весь день о ней думаю, но Змею не звоню.
Сбежит ведь. Или — уже сбежала? Собак я запер, пусть почти открыт.
Думает, усыпила мою бдительность. И летит сейчас, наверно, сломя голову. К папочке своему. Пока мы тут решаем с Мороком, как его от перевозок чужих отбить, — аккуратно, но очень больно.
Может, и хочу, чтобы сбежала.
Руки об то дерьмо, что было, когда привез ее, больше марать не хочу и держать у себя не хочу. Пусть бы убралась на хрен на все четыре стороны. И чтоб глаза мои ее не видели.
Не в том вопрос, что развела меня и я повелся.
Не мое это просто, — баб наказывать. Пусть другой кто-то накажет, если в следующий раз попадется. Не я.
Ну, — так и думал, — усмехаюсь, уже на въезде рассматривая темные окна. Естественно, сбежала. Дал шанс — и воспользовалась.
И только как-то холодом в груди кольнуло, — на секунду. С чего? Хрен знает. Слишком как-то мрачным показался мне огромный пустой дом. Как логово. Хотя, — логово и есть, и я в нем, — одиночка и хищник. Так и должно быть.
— Артур!
— С ума сошла? Чего в темноте сидишь? — не успеваю выйти из машины, как прыгает мне на шею.
— Жду тебя, — сползает улыбка с лица, когда рывком от себя отрываю. — На окне сидела, высматривала, когда приедешь.
— Зачем? — на ней новые шорты и все-таки моя футболка. Значит, Змей таки оставил ее одну. Чего осталась?
— Волнуюсь. Хотела увидеть, что с тобой все в порядке, — глаза отводит, а в них — слезы. Блядь, — что уже?
— Тебя кто-то здесь обидел?
Опять глаза отводит.
— Света? — уже встряхиваю. — Был кто-то?
Ну, Змей бы никого, кроме Альки не пропустил, но, может, пока он отлучался… Или таки сбежать решила, а он — вернул? Я ж ему не сказал, что шанс ей дал смыться.
— Нет. Не было никого. Я гуляш тебе приготовила. Аля сказала, ты любишь.
— Зачем? Я в городе ем и редко дома. Света, — и снова хочется встряхнуть. — В какие игры ты играть пытаешься?
Разворачиваю к себе за плечи и впиваюсь в глаза взглядом, не даю отвернуться.
— Ни в какие, — и губа слегка дрожит. — Зачем?
— Спать иди. Поздно уже. Хотя… Подожди, — разворачиваюсь уже почти у двери. Может, все эта хрень с психикой — реально правда. — Ты как? До сих пор людей боишься? Выйти там куда-то?
— Уже нет, — улыбается. Просто. Я тебя ждала.
* * *
И снова во сне кричит. Вхожу и смотрю, как мечется беспокойно.
Как идиот до рассвета на руках ношу и по волосам глажу, пока не успокаивается.
Глава 10
* * *
— Света, тебе незачем здесь быть, — хрен знает, когда успела, но, пока я выхожу из душа, она уже порхает над плитой, готовя завтрак. На двоих.
Может, не поняла, что дорогу ей вчера открыл, — так хрен с ним, прямым текстом скажу.
— Хочешь, в клинику поедь к Але, она к психологу тебя отведет. Хочешь… На пляж, куда там еще… На вот, — выкладываю пачку купюр на стол. — Змею скажу, он пропустит и отвезет. Куда скажешь.
Черт! Чего ж она дергается, как от пощечины? Свободу ей же даю! Сам не думал, что на такую щедрость способен!
Молчит, глаза отводит, ковыряется в тарелке.
— Все, я пошел. Буду поздно. Под утро, скорее всего.
И чувствую, как прожигает меня взглядом, провожает. Спиной, всей кожей чувствую. Аж горит.
Что, — вздохнула с облегчением, птичка? Или все еще не верит, что так просто выпускаю?
Возвращаюсь с рассветом. На целый день Змея из дома убрал. Денег ей оставил. Даже думать не нужно, — идиоту ясно, что уехала.
А все равно с какой-то судорогой внутри вскидываю глаза на дом.
И сердце вдруг срывается, — сидит. Сидит, мать его, на подоконнике и смотрит на меня. Улыбается.
И замираю, так и оставшись стоять у распахнутой дверцы машины. Чувствуя этот безумный пульс и будто вдохнуть не могу.
