Нет, это моя настоящая жизнь.
И слух меня не обманул, как бы я ни старался отмахнуться, — не только ливень слышался за стенами.
Окровавленный Альбинос с явно простреленным плечом, пошатываясь, заходит внутрь.
Следом влетают Змей с Серым, а вот снаружи перестрелка, кажется, продолжается.
— Что? — Света, чуть покачнувшись, крепко впивается в мою руку.
— Что, доченька? Не сказал тебе жених, что у тебя отец есть? — каждый его шаг отдается грохотом похлеще пули в маленькой церквушке.
Только дергаю головой Змею, чтоб его здесь не трогал. И выть хочется от того, что сделать сейчас ничего не могу.
— А еще не сказал, что мы с ним много лет враждуем, да, не сказал же, Тигр? Конечно, кто же о таком невесте говорит, м? Не сказал, что использовать ее против меня хочешь? А ведь я искал тебя, доченька. Много лет искал. Только вот он нашел тебя раньше, чем я. И приковать к себе решил. Чтобы потом меня тобой шантажировать. Думал, сломает старика родительской любовью. Не нужна ты ему, моя девочка. Я ему нужен. Победа надо мной. А ты — так, игрушка для него всего лишь. Инструмент, чтобы взять то, до чего ему иначе не добраться.
— Артур? — губы, которым оставалось произнести всего несколько слов клятвы и поцеловать меня, дрожат. Она отшатывается, но теперь уже я крепко, до хруста, сжимаю ее руку.
— Уничтожу, — шиплю, дергаясь второй рукой за стволом.
— Что, — вот так? Прямо здесь? В храме? — Альбинос усмехается окровавленным оскалом. — Даже без медового месяца, да, Тигр? Ну, да. Зачем тебе медовый месяц, правда? Так даже проще, — моя наследница уже и твоя жена, и голову ей забивать больше любовью дурацкой не нужно. Так все просто.
— Артур! — в ее голосе отчаяние и паника, и меня уже раскурочивает на хрен. Рассыпается счастье — с грохотом, острыми осколками разрывая все, во что успел так глупо, по-идиотски поверить. И еще. По-другому разрывает. Выходит, — не знала она ничего о нем. Ни при чем была. С самого начала.
— Что он говорит? — разворачивается ко мне, — а лицо такое бледное, что страшно за нее становится. — Кто он?
— Твою мать, Змей, не здесь! — Альбинос пытается дернуть Свету на себя, и Змей тут же бросается на него.
Все, — как в плохом, нелепом кино, как в замедленной съемке.
В церковь врываются люди Альбиноса.
Под пальбой я успеваю бросить Свету на пол, позади нас валятся трупы. Мои парни тоже не отстают, — и вот уже, кажется, в живых остаемся только я, Света, Змей и бессмертный, блядь, Альбинос.
Убери все это, — рычу Сергею, только что снявшему последнего из ворвавшихся в храм. Молча кивнув, он утаскивает тела, выбрасывая их под грозовой ливень.
— Света?
Твою мать! Струйка крови на виске и глаз не открывает!
Блядь! На хрена я все это вообще устроил? Жили бы себе спокойно вдвоем, из дому бы не выпускал…
— Света! — кажется, уже ору, лупя по щекам, пытаясь привести ее в чувство, — но ничего, ни хрена не выходит, — дышит, еле слышно, с хрипом, но лежит в руках, как тряпичная кукла.
И я могу только реветь на весь храм, прижимая ее к себе.
— Это — не конец, Тигр, — скалится Альбинос, — которому явно по хрен, что с его дочерью. — Это — только начало. Ты, сука, каждой каплей собственной крови мне платить за все, что сделал, будешь.
— Света? — тормошу ее, как сумасшедший, пока священник, наконец, не начинает лить на нее святую воду из чаши.
— Живая…
Глаза, наконец, с тихим вздохом, распахиваются.
Но…
Но в них такой ужас, что самого передергивает.
— Тшшшш, — пытаюсь успокоить, но, очнувшись, она начинает изворачиваться в моих руках, как уж на сковородке. — Все будет хорошо, малыш.
— Это был ты, — выдыхает она побелевшими губами. — Ты!!! — хриплым воем ужаса. — Ты!
— Я заберу тебя, моя девочка, — Альбинос, скрученный Змеем, таки протягивает к ней руку. — Или ты готов убить ее отца у нее же на глазах, а, Тигр?
Нет, блядь, я не готов. Ни к чему не готов. Особенно, — ко взгляду этому ее. В котором ужас переплелся с ненавистью.
Да, блядь. Я все забыл. Очень сильно постарался, чтоб забыть. А она вот, — вспомнила. И, если бы у меня был шанс поговорить с ней, что-то объяснить, то, возможно… Нет, не простила бы, но, может быть, смирилась. Поняла бы хотя бы, почему. Но — так… Так я потеряю ее навсегда. Слишком грамотно разыграл карты Альбинос. Слишком я расслабился, не подумав, что он с такой стороны зайти может. Слишком поверил, что мы спрятаны с ней от всего мира. Все — слишком.
— Отпусти. Отпусти меня, Артур.
И мольба в голосе такая отчаянная, от которой снова всего переворачивает и на куски разрывает.
— Нет, — и снова все как будто со стороны.
Будто не мои губы, а чьи-то чужие, ставшие деревянными, каждое слово произносят льющимся и тут же застывающим перед нами в воздухе металлом.
— Как ты не понимаешь! — дрожит вся, задыхаясь. — Я не могу стать твоей женой! После того… После всего этого!
Но от меня уже так просто не отшатнешься. Рука впивается в ее тело стальной хваткой.
— Нет, — оглушительно трещит, разрываясь, платье моей невесты, пытающейся, как рыба на берегу, все-таки вырваться.
— Артур, — тихий голос священника, будто ничего и не случилось. — Вы не можете взять невесту силой. Это противно Господу.
— Не можешь, — содрогаясь, неживым эхом, повторяет Света. Совсем без жизни в каждом звуке. — Не можешь. Ты…
Смотрю на свою руку, медленно разворачивающую ствол на молодого священника.
— Венчай, — снова выплевываются расплавленным металлом слова. — Ты произнесешь эти слова и станешь моей женой, Света. Или я сейчас убью их обоих.
И снова ужас, полыхающий огненным пламенем в ее глазах. А перед моими — пелена, — черная, жуткая, с кровавыми отблесками. Сквозь которую кружится перед глазами пол церкви, залитый кровью. Оскал Альбиноса, который уже знает, что победил с капающей по подбородку кровавой струйкой. Жуть в глазах, которые еще недавно, до рези в груди, светились любовью. И разорванный грязный букетик, который она судорожно мнет в руках, впиваясь нежной кожей в шипы.
— Неужели ты действительно такое чудовище? — выдыхает, почти не дыша.
— Я сказал уже, Света. Сказал, что не отпущу. Венчай!
Опуская ее на ноги, крепко прижимая за талию.
— Все равно не отпущу, — рычу, глядя на беззвучно открывающиеся губы. — Или два трупа — и я все равно тебя забираю, или мы сейчас спокойно венчаемся и уезжаем.
— Пообещай, что никого не убьешь… — уже обреченно, уже ни на кого не глядя.
— Я жду, Света.
