Так или иначе, но смущение врача понять можно, ведь ситуация
на самом деле дурацкая. Вы только подумайте: здесь не врач пытается убедить
больного в том, что он болен (так это обычно происходит, когда дело касается
реальных болезней), а больной требует от врача, чтобы тот наградил его
диагнозом. И кажется человеку, страдающему ВСД, что если врач какой-нибудь
«страшный» диагноз ему поставит, то сразу станет нестрашно. Ведь если понятно,
что у тебя за болезнь, то значит, и лечить ее можно. А пока неизвестно какая,
то и лечения правильного не будет. Сколь же велико это заблуждение!
В действительности, если у вас диагностировали серьезную
сердечную патологию, то скорее всего, это заболевание хроническое, и лечение
его, соответственно, носит лишь вспомогательный характер, т.е. вылечить такую
болезнь невозможно, а если что и в силах врачей – так это уменьшить ее
проявления да замедлить ее ход. То есть ничего обнадеживающего в настоящей
сердечной патологии нет, тогда как диагноз вегетососудистой дистонии означает
буквально следующее – беспокоиться не о чем, будете жить долго, хотя и
мучительно. Последнее уточнение, впрочем, действует только до тех пор, пока мы
не вылечим свой невроз.
Впрочем, я бы хотел рассказать сейчас не о смущении врача, а
о том, что его смущает, когда он обследует пациента с вегетососудистой
дистонией.
Во-первых, врача, обследующего пациента с симптомами ВСД,
смущает отсутствие у него «органической патологии». Наше тело, как известно,
состоит из разных органов. Эти органы по тем или Иным причинам могут выйти из
строя. И это всегда проявляется набором специфических определяемых признаков. Условно
говоря, если у вас диагноз язвенной болезни желудка, то врач в процессе своей
диагностической работы должен обнаружить у вас эту язву (например, при помощи
гастроскопии), а также весьма определенный набор симптомов.
Если же у пациента боли не похожи на язвенные, т.е.
возникают в другое время, в другом месте и при других обстоятельствах, кроме
того, никак не реагируют на специфическое лечение, то возникают сомнения
относительно правильности предполагаемого диагноза. Если же, наконец, язва не
обнаруживается при гастроскопии, то понятно, что язвенной болезни желудка у
этого человека нет и в помине, а боли, соответственно, связаны с какой-то
другой патологией.
Вот примерно такая же ситуация возникает и в случае
вегетососудистой дистонии. Многие люди, ею страдающие, полагают, что у них,
возможно, есть риск инфаркта миокарда или инсульта, кроме того, они могут
подозревать у себя эпилепсию, а в самых замысловатых случаях – миокардит, рак
(включая опухоль мозга), СПИД и еще черта в ступе. Но у каждой из этих болезней
есть точно такой же «органический субстрат» и точно такой же, весьма
определенный, перечень симптомов, и если не обнаруживается ни того, ни другого
(а последние – симптомы – в строгой комбинации друг с другом), врач,
разумеется, данный диагноз выставить своему пациенту не может.
Врач знает, какие заболевания у человека могут быть, и
спрашивает на предмет этих заболеваний. В это время в его голове происходит
определенная работа: он узнает ту или иную информацию, просеивает ее, выделяет
главное, уточняет детали и, если в результате полученный объем данных не
соответствует необходимым критериям, с чистой совестью закрывает вопрос.
Совершенно точно так же, как и в приведенном примере с
язвенной болезнью желудка, у пациента с ВСД отсутствует специфическая реакция
на используемые при предполагаемых тяжелых недугах лекарственные средства.
Иными словами, если вы применяете препарат, который не может не помочь в случае
определенной патологии, и он не помогает, то соответственно, вам нечего
рассчитывать на соответствующий диагноз, поскольку этой болезни у вас нет.
Впрочем, некоторые люди, предполагающие у себя, например, возможность инфаркта,
считают, что им помогает нитроглицерин. Нитроглицерин при ишемической болезни
сердца действительно должен помочь, причем он просто обязан сделать это в
течение ближайших одной-двух минут. Если же он «помогает» через пять минут, то
можно расслабиться – никакой ишемической болезни сердца у вас нет.
С другой стороны, врачей настораживает эффективность таких
«сердечных» средств, как корвалол и валокардин, а также феназепам, поскольку
все они никакие не сердечные, а психотропные. Соответственно, и вывод здесь
напрашивается соответствующий – если помогают психотропные средства, т.е.
средства, влияющие на психику, то и заболевание, по всей видимости, по этой
части, но никак не сердечное. Со спазмом сосуда, равно как и с его закупоркой,
ни один из этих препаратов ничего сделать не может. Если, конечно, они устранят
страх и внутреннее напряжение, то сосуды, разумеется, расширятся, правда вот от
склеротической бляшки они, в любом случае, не избавят.
Следующий пункт, вызывающий некоторое смущение врачей, это
сравнительно молодой возраст пациентов. Дело в том, что та патология, на
которую люди, страдающие ВСД, обычно грешат, не возникает в молодом возрасте. А
та, что возникает в этом молодом возрасте (кстати сказать, молодость человека,
по данным Всемирной организации здравоохранения, продолжается до 40 лет), или
не столь страшна, как некоторые думают, или же, к счастью, просто неизвестна подобным
диагностам-любителям.
Проще говоря, инфаркта и инсульта в молодом возрасте не
бывает. А те люди, что якобы «сгорели» в молодом возрасте под «бдительным оком
непрофессиональных врачей», видимо, или действительно имели серьезную
патологию, которую нельзя вылечить, но и нельзя пропустить (например, рак
крови); или же вообще не появлялись на приеме у специалистов, что к страдающим
ВСД никак не относится. В общем, как ни крути, все беспокойства тут и
бессмысленны, и неоправданны.
Когда врач говорит: «Вы еще очень молоды для инфаркта», он
вовсе не пытается «отбояриться» от своего пациента. Дело в том, что для
инфаркта действительно нужен атеросклероз, а атеросклероз – это один из
механизмов старения, и раньше чем в 40 лет он просто не запускается. Смерть, по
большому счету, это генетическая программа, можно сказать, что у нас в
хромосомах стоит своеобразный таймер, и когда мы пересекаем черту молодости
(сорокалетний рубеж), запускается механизм старения. Дальше он начинает
медленно раскручиваться, а первые симптомы этой «раскрутки» следует ждать не
раньше чем в 50—55 лет. [Некоторых смущает, что средняя продолжительность жизни
россиян колеблется в пределах 60 лет, а потому кажется логичным думать, что
механизмы старения срабатывают у нас раньше, во всем остальном мире. Это
неправильный вывод. «Средняя продолжительность жизни» – это продолжительность
жизни всех людей, разделенная на количество людей. Например, средняя
продолжительность жизни двух людей, один из которых умер в годовалом возрасте,
а другой в 80 лет, будет – 40. Разумеется, к механизмам старения все это не
имеет ровным счетом никакого отношения. Если бы в России была другая детская
смертность, если бы 40% населения страны не страдала алкоголизмом (со всеми
вытекающими отсюда последствиями) и если бы, наконец, мы не занимали первое
место в мире по числу самоубийств на душу населения (а кончают с собой чаще
люди молодые), то и «средняя продолжительность жизни» у нас была бы иной.]
