— Мир… Ну, раз такое дело… Иди на свою вечеринку…
Даже встряхиваю головой, — мне это не кажется? Я действительно это слышу от мамы?
— Вадим уже знает, что ты дома и нервничать не будет. А я… Я ему не скажу ничего! Иди, дочка, и правда, погуляй, пока есть еще такая возможность! Но затягивать со свадьбой и переездом все же не стоит. Подумай об этом. Завтра. Когда вернешься. Куда вы там собираетесь встречать рассвет ехать?
— На озеро за городом, — машинально повторяю.
— Свитер потеплей с собой возьми.
— Правда? — я все еще не верю. — Спасибо, мам, я тебя обожаю!
— Давай уже, беги, пока все танцы не закончились!
Мне дважды повторять не нужно, — и вот уже через несколько минут я уже оказываюсь на улице.
Даже не пытаюсь ловить такси, несусь со всех ног к университету, по дороге набирая Маринку, — но она не отвечает.
Задыхаясь, влетаю в зал, и, оперевшись руками на колени, пытаюсь отдышаться.
Никого.
Одна глухая пустота, в которой слышно только мое жадное дыхание.
Черт!
Неужели я все пропустила? Неужели все так быстро закончилось? Это ведь был мой уже последний шанс побыть с Антоном перед тем, как мы с ним останемся в моей жизни лишь воспоминаниями! Кто знает, сколько Вадим будет еще терпеть, — быть может, уже через пару дней я стану его женой!
Снова лихорадочно набираю Маринку — но мне в ответ — только длинные губки.
Буквально падаю спиной на стену позади меня, — нет, так не должно быть! Это так нечестно!
Ну, почему, Господи, почему я хотя бы его номер не спросила!
— Ты что здесь, деточка? — шаркая ногами в зал заходит сторож. — Мне пора уже все закрывать.
— Уже все… разошлись?
Блин, была же еще последняя надежда, что Антон еще здесь — ну, мало ли, реквизит какой-то…надо собрать или еще что-то…
— Все, девонька, — кивает сторож.
— И… Артисты тоже?
— Так они еще раньше уехали, а тут еще танцульки были
— Не знаете, куда?
Бред, конечно, — ну, откуда ему знать? Сторожу уж точно не докладывали!
— Да откуда ж мне знать… Наверное, как это теперь у вас водится. В клуб какой-нибудь… Ох, шумно здесь было… Всей компанией артисты твои уехали, еще и девчонок каких-то с собой прихватили, шампанское прямо из горла хлестали… Да… Артисты — такой народ, девочка. Непостоянный и ветреный. Ты бы и не связывалась лучше.
— Спасибо, — бормочу, медленно выходя из зала.
В темноте мои каблуки, каждый шаг — отдаются гулким одиночеством и пустотой. Праздник жизни закончился, и, кажется, осталось только это.
И все — таки…
С отчаянной надеждой ускоряюсь, почти бегу снова через парк.
Все, что у меня осталось — это его адрес.
Какие шансы, что Антон дома?
Почти такие же, как то, что мне удастся выкрутится из ситуации с Вадимом — нулевые. И все же… Все же я никогда себе не прощу, если хотя бы не попробую поймать свой последний шанс!
Его окна без света, но я все равно влетаю в дом, несусь вверх по ступенькам и начинаю колотить в его дверь так отчаянно, как будто бы от этого сейчас зависит вся моя жизнь.
Но по ту сторону двери лишь тишина и я уже совсем теряю надежду, даже стучать перестаю.
Просто опираюсь рукой о косяк и тяжело дышу, чувствуя, как вытекает последняя надежда.
Уже разворачиваюсь, чтобы уйти, как вдруг за дверью слышится какая-то возня, а после дверь распахивается так сильно, что громко стучит о стену.
Оборачиваюсь и замираю.
Он стоит в дверном проеме, закрывая его почти полностью.
Растрепанный, в одних джинсах, с чуть мутным, как со сна взглядом, который наполняется недоумением, а после… После чем-то диким, невозможным.
Черт! Я никогда не смогу на него смотреть спокойно!
Вот и сейчас сердце начинает бешено колотится, а ноги подкашиваться, как было всегда. Хочется бросится к нему, прикоснуться руками к щекам, прильнуть к широкой груди, но…
Почему он молча стоит в проходе?
— У тебя там… Кто-то есть? — спрашиваю так сипло, что и сама не узнаю собственного голоса.
Глава 36
Кажется, проходит целая вечность, прежде, чем он делает шаг ко мне и сгребает в охапку, прижимая к себе так, что, кажется, сейчас затрещат все ребра. Но это приятная, сумасшедше приятная боль!
— Никого, кроме тебя, Мира, — он гладит мои волосы, зарывается в них руками, жадно целует их, и я вся дрожу. Вот теперь мне снова тепло. По-настоящему.
— Только ты, всегда. Здесь, — прижимает мою ладонь к своему сердцу, и я чувствую, как кружится голова от этого биения, от каждого удара.
— Антон, — тихо выдыхаю, убирая ладонь и целуя его туда, где оно стучит, чувствуя, как волна дрожи охватывает его тело.
Он тут же наклоняется ко мне, подымает пальцами мое лицо и набрасывается на губы сумасшедшим, жадным поцелуем.
Наши языки схлестываются так жадно, так страстно, — нам так многое нужно сказать в этот момент, и они говорят за нас больше всех на свете слов.
С хриплым стоном он подбрасывает меня вверх, и я обвиваю его талию обеими ногами.
Наконец-то можно себя не сдерживать, не останавливаться, — втягиваю его язык, ловлю каждый его толчок внутри меня, зарываюсь пальцами в волосы, скольжу по плечам, возвращаюсь к лицу.
Как же мне этого мало! Как же хочется быть везде, прикоснуться к каждой точке на его теле! Каждым прикосновением кричать о том, как люблю его, — до боли, до безумия, до невозможного счастья быть с ним, вдыхать его запах!
С его руками твориться точно такое же безумие, — он скользит ими везде, по всему лицу, по телу, — как будто до сих пор не верит, что я — здесь, в его руках, как будто ему необходимо убедиться в этом вот так, наощупь, и от каждого касания меня будто простреливает током, — потому что эти прикосновения говорят сейчас мне то же, что так стараюсь в этот момент передать ему я.
Как безумно он скучал и как счастлив. Как не может насытится этим, подобно мне. Оба наших сердца сейчас звучат одинаково, как одно. И я до боли ощущаю его любовь и такую же безумную потребность быть вместе.
Мы забываем, где находимся, — моя блузка летит вниз, под ноги, туда же отправляется и лифчик.
Грудь опаляет его горячее дыхание, и от этого внутри все замирает и разливается невыносимым жаром сильнее, чем от самых откровенных ласк.
Антон подымает на меня полные безумия и дикого счастья глаза, и меня простреливает насквозь от этого взгляда, от той сумасшедшей лавы, которая бурлит там, у него внутри.
