Всё это не завело бы Юргена ни разу в жизни, если бы не сама ситуация — его женщина хотела именно его, и теперь стоило ему, Юргену, отдать приказ, как она послушно позволила стянуть с себя всё. Конечно, она что-то там сказала про семью, но на это не стоило обращать внимания — все-таки супруга училась в монастыре, а там, наверное, и не такое набили в головы ученицам. Но после этого она делала все, что муж велел.
Так беспрекословно не подчинялся ему ещё никто, и Юрген невольно потянулся к паху, чтобы погладить себя сквозь брюки.
— Какая же ты костлявая, — Юрген дёрнул плечом. — Если бы мне дали выбирать, никогда бы тебя в дом не взял.
Кассандра опустила глаза. От бессилия, от жгучего желания и от полной неспособности сопротивляться слёзы наворачивались на глаза, но Юрген то ли не замечал этого, то ли не хотел замечать.
— Иди-ка сюда, — Юрген похлопал себя по колену, и Кассандра, чувствуя, как ненависть к себе переполняет её, медленно переступила через платье и подошла.
Юрген без всякой нежности подтолкнул ее к кровати и заставил лечь на спину. Затем провел рукой по животу, и Кассандра прогнулась навстречу этому жесту.
— Все женщины хотят лишь одного, — сказал он, — на всё готовы, чтобы вам хорошенько вставили. И ты такая же, как все, да, Кинстон?
Кесси закусила губу, но промолчала.
— Не слышу, Кинстон, — Юрген слегка наклонился к ней.
— Да… — выдохнула Кесси.
— Вот и хорошо, — Юрген произнёс это таким тоном, что, вопреки всякому здравому смыслу, Кассандре ещё больше захотелось прижаться к нему всем телом и замурлыкать, а в следующую секунду Юрген вжикнул молнией и приступил к делу.
Кассандра вся дрожала в его руках, Юрген не обращал внимания на невнятное бормотание. Хотелось заткнуть жене рот, потому что это бормотание жутко отвлекало, но, впрочем, не настолько, чтобы мешать всерьёз. Наконец Юрген выгнулся дугой, запрокидывая голову назад и отпустил Кассандру, которая тут же стала какой-то неживой, будто марионетка, которую перестали дергать за ниточки, снова вжикнул молнией и размял плечи.
— Супруга, супруга… честно, не секс, а полное фуфло. Эрика хоть сосёт хорошо.
Юрген развернулся и, зевая на ходу, направился к себе, а Кесси долго ещё лежала неподвижно, пытаясь понять, почему после того, чего все девушки ждут с таким упоением, ей было настолько хреново, пока в конце концов не разразилась слезами.
ГЛАВА 10
Три дня Кесси провела в своей комнате, не выходя дальше ванной и почти не вставая. Все-таки иногда подниматься приходилось, и в одно из этих коротких путешествий к двери ванной она обнаружила свой открытый дневник на столе. До нее дошло, почему Юрген вообще снизошел до нее. Кесси подняла со стола тетрадку и без жалости разорвала ее, дав себе слово больше никогда не вести дневников.
Пресловутый зов всё ещё продолжался, но ей не хотелось уже ничего — ни прижаться к мужу, ни оказаться в его тепле. Только свернуться клубочком и лежать, обняв колени руками, будто ничьи руки, кроме её собственных, и вовсе не могли принести ей тепло.
Чем больше Кесси лежала так неподвижно, невольно прокручивая в голове все самые неприятные воспоминания — издевавшихся над ней в школе мальчишек, Донны, выставившей её посмешищем перед Юргеном, самого Юргена и даже Анну, возложившую на неё, будто в насмешку, непосильную ношу — чем больше она лежала так, тем больше ей казалось, что помощи, тепла и доброты не стоит ждать ни от кого.
Всю свою жизнь она была одна. С самого детства, когда родители навещали её лишь за тем, чтобы проверить домашнюю работу — и неизменно оставались недовольны результатом, находя в любом тексте то помарку, то недостаточную чёткость изложения. Она была одна в школе, где никому не нужно было чучело; слишком умная, чтобы общаться с другими, и слишком «не такая», чтобы можно было принять ее за свою. Кесси никогда не были интересны фильмы, которые смотрели другие, музыка, которую они слушали, разговоры ни о чём. Кесси ненавидели все — хотя она никогда не понимала почему. И когда из начальной школы её перевели в монастырскую, не изменилось ничего. Разве что не было больше рядом грубых и беспардонных юнцов, только девочки — ехидные и любящие подшутить.
Кесси вдруг поняла, что она ненавидит мужчин — и ненавидела всегда. Она понимала, почему другие девчонки так вытягиваются по струнке при виде этих красавцев с широкими плечами и ослепительными улыбками. От мужчин исходила непонятная, завораживающая сила, и теперь, во врема зова, восхищение этой силой накрывало Кесси как никогда. Но именно за это ощущение она ненавидела сейчас и Юргена, и себя, потому что абсолютно отчётливо вдруг поняла, что эта сила не имеет никакой связи с реальной силой человека. Да, при виде мужчины кровь приливала к щекам, и хотелось упрашивать его о милости, но теперь-то Кесси видела, что это только пережиток древних времён, когда мужчины и женщины ещё жили племенами, и избыток тестостерона определял способность воина защищать дом и семью. От этой гормональной зависимости, до сих пор владевшей, казалось, всеми вокруг, и не обошедшей также и её, Кесси становилось тошно.
Она всё пыталась понять, что делать теперь, когда стало очевидно до конца — а это она осознала тоже вдруг с абсолютной ясностью — что с Юргеном у неё не выйдет ничего. Кассандра больше не хотела, чтобы Юрген её любил. Она не хотела от Юргена вообще ничего. Она всё ещё помнила, что обещала родителям заключить этот брак, но и это уже не выглядело таким уж серьёзным аргументом. В конце концов, родителей больше не было, а значит, им было всё равно, ей же предстояло прожить с Юргеном всю оставшуюся жизнь.
На четвёртый день зов умолк. Проснувшись, Кесси привычно уже всхлипнула, но поняла, что слёз больше нет. При мысли о том, что ожидает её ближайшим днём, сердце сжимала пустота. Появилась и ещё одна мысль — за все три дня, что она оставалась у себя, к ней так и не зашёл никто. Ни кухарка, ни садовник, ни кто-нибудь ещё. Всем им было всё равно, куда она пропала, и все они прекрасно справлялись без неё.
Вставать не хотелось, потому что всё, что она делала прошедшие полгода, внезапно потеряло смысл. Кассандра зажмурилась, преодолевая накатившую тоску, постаралась взять себя в руки, а потом опустила ноги на пол и поплелась в ванную.
Горячая вода немного развеяла её грусть. Она впервые задумалась, почему ванная, которая примыкала к её спальне, в два раза меньше ванной Юргена, где она была всего раз.
В старом родительском доме её комнаты были небольшими, и ела она часто в детской в обществе няни, так же и в монастыре никто не баловал воспитанниц обилием пространства, так что, когда Юрген выделил ей эти два помещения, для Кассандры казалось естественным, что она будет жить именно здесь.
Теперь же она вдруг задала себе вопрос: почему так? Ведь она была последней, совершеннолетней уже владелицей корпорации «Мэйден Роуз». Она не занималась её делами, потому что после монастыря Анна настроила её на готовность хранить домашний очаг, но ведь даже с тем руководством, которое осуществляли без неё, «Мэйден Роуз» должна была приносить какой-то доход.
