Кесси ещё больше укрепилась в мнении, что что-то всё-таки не так. Снова кинула взгляд на гостя и торопливо вышла в коридор, а затем зашептала:
— Августа, как это понимать? Ты бы хоть мне что-то сказала. И потом, она же заставит тебя вступить в брак. Ты же этого не хотела.
— А теперь хочу.
— М… Да? Тебе понравился жених?
— Я его не видела ещё. Но, Кесси… — Августа, как ей показалось, сдержала всхлип. — Я так больше не могу. Сколько ещё я должна ждать? Люблю я его или не люблю, но между нами ничего не будет никогда.
— Августа! Стоять!
Голос Августы смолк.
— Ничего не предпринимай. Через десять минут перезвоню. Хорошо?
Тишина.
— Ради меня.
— Ладно. Буду ждать.
Кесси вернулась в комнату и уставилась на гостя в упор. Будто почувствовав её взгляд, Хайнрих неуверенно поднял глаза.
— Августа выходит замуж, — произнесла Кесси, тщательно печатая слог и не отрывая от Хайнриха глаз.
Хайнрих неверяще взглянул на нее. Потом отвел взгляд и практически прошептал:
— Я рад за неё. Так будет лучше для всех.
Кесси вскинула бровь и медленно приблизилась к нему.
— Что?
Хайнрих, не ожидавший от беременной леди такого напора, немного оторопел.
— Так ведь будет лучше для всех? — неуверенно спросил он.
— Ты мужчина или нет? — рявкнула Кесси и, дёрнув его за рукав, заставила встать. Хайнрих ошарашенно открыл рот. — Она год из-за тебя страдала — и хочешь, чтобы всю жизнь продолжала страдать?
Хайнрих озадаченно смотрел на неё какое-то время, потом, словно убеждая себя в чем-то, провозгласил:
— Я как раз не хочу, чтобы она страдала.
— Тогда тебе придётся наконец-то с ней поговорить.
— И что я ей скажу? Прости, между нами ничего не может быть? Уверен, что она это поняла и сама.
— А между вами ничего не может быть?
Хайнрих затравленно посмотрел на нее.
— Она хочет быть только с тобой. А ты хочешь чего?
— А я не хочу причинять ей боль!
— Идиот! Я таких идиотов на второй день увольняю!
Хайнрих непонимающе приподнял бровь. Кесси решила, что надо сбавить тон.
— Хайнрих, ты же любишь её, — сказала она уже мягче. — Иначе с чего бы ты так переживал?
Хайнрих снова надолго замолчал.
— Люблю, — признался он наконец. — Но вместе нам не быть никогда.
— Почему?
Взгляд Хайнриха изменился немного, и он посмотрел на хозяйку квартиры так, как смотрели мужчины всегда — насмешливо и немного свысока.
— У меня же ребенок.
— У меня тоже скоро будет, и что?
Хайнрих опять замолк и продолжил только через несколько секунд.
— Ты же знаешь Августу. Какая из нее мать?
— Лучше никакой, чем такая, как она?
— Я не про то! — Хайнрих высвободил руку из пальцев Кесси и прошёлся по комнате из конца в конец. — Она же… Ну… Совсем юная, — произнёс Хайнрих, когда остановился у окна. — У неё впереди вся жизнь. Полная собственных детей. Зачем ей я?
— Может, это она будет решать?
Хайнрих поджал губы и посмотрел на неё через плечо.
— Что она может решить? Ей всего девятнадцать лет.
— Хайнрих, — Кесси медленно подошла к нему и сдавила плечо. — Если сейчас ты не дашь ей решить, быть ли ей с тобой, через пару недель всё и правда решат за неё. Анна даже совершеннолетия не будет ждать. Может, хоть один из вас подумает о том, чего хотела бы сама Августа?
Хайнрих явно не знал, что сказать.
Кесси протянула ему телефон.
— Я ей больше не позвоню. Хочешь, чтобы вы оба были счастливы — сделай это сам.
Хайнрих развернулся, ничего не ответив, и пошёл к выходу.
Августу с тех пор Кесси видела только один раз — спустя два дня та заскочила за вещами. Глаза у Розенкрейцер-младшей сияли как два бриллианта, но Кесси всё-таки спросила на всякий случай:
— Куда?
— К нему, — произнесла Августа и загадочно улыбнулась. А затем подскочила к Кесси и сжала в объятиях так, что та охнула.
— Осторожно, живот!
— Всё. Я тебя люблю.
Августа чмокнула её в нос и исчезла.
В квартире Кесси таким образом освободилась ещё одна комната, но, вместе с тем, стало ещё более пустынно и одиноко.
А двадцатого сентября подошёл срок. Это было в один из тех вечеров, когда Гратин привозил ей документы — хотя Кесси уже начинало казаться, что Гратин проводит в её доме вообще все вечера.
Роды были тяжёлыми, длились они почти сутки, и все это время Гратин сидел рядом с ней и держал за руку, глядя в бездонные, наполненные болью чёрные глаза. А потом именно он отвозил Кесси домой и в первые дни почти не покидал её квартиры, вместе с ней разглядывая такие же чёрные глазки маленького мальчика, которого Кесси держала на руках. Она даже отдала Гратину ключ, чтоб не отвлекаться от нужд ребенка.
— Уже похож на тебя, — Гратин слегка приобнял Кесси и поцеловал в висок. Кесси решила не отвечать. Говорить, что точно такие же глаза и волосы были и у Юргена, ей абсолютно не хотелось. Самой ей Фридрих — как был назван новорожденный — напоминал только отца. От одного взгляда на него сердце пронзала давно забытая боль. Но, услышав слова Гратина, она просто опустила голову ему на плечо и замерла так, наслаждаясь теплом.
Первые дни для Кесси были наполнены счастьем и осознанием того, что она с этих пор никогда не будет одна, но уже через несколько дней эйфория начала спадать. С самого начала она решила, что за ребенком будет ухаживать сама — слишком хорошо она знала, что такое быть без матери, без человека, которому, как все говорили, ты можешь доверить все, который утешит и будет любить тебя всегда, каким бы ты ни оказался. Кесси хотела дать сыну все то, что не получила сама. Но никто не сказал ей, что ребенок на картинке и ребенок в кроватке в детской — это не совсем одно и то же.
Малыш получился, как ни странно, шумным — рекламные фото и клипы о трогательно спящих младенцах явно врали. Он орал, не переставая, день и ночь, и как успокоить его, Кесси категорически не представляла. Ни на какие курсы для начинающих матерей Кассандра не ходила, а всё, что вычитала в книжках в последние месяцы беременности, не давало никакого результата.
Кесси потихоньку приходила в отчаяние. Она оборудовала сыну самую лучшую детскую, которую только смогла придумать, заказала лучшие игрушки, которые смогла найти — но не помогало ничего.
В конце концов, в один из вечеров маленький Розенкрейцер и саму её довел до слёз. С криком:
