Бертран Рассел
Все мы с вами болели, переносили боль и знаем, что это неприятно. Но так-то нет же никакой принципиальной разницы в страданиях по случаю аппендицита и тех, что придётся испытать перед смертью.
Да, мы пытаемся придать сверхценное значение любым событиям, связанным со смертью, но драматический образ физических страданий на пороге смерти – это уж совсем какая-то литература.
Физическое страдание перед смертью будет обычным страданием больного человека. Вполне возможно, что в момент ухода оно будет даже не столь тягостным, как в прежние дни, которые летальным исходом не закончились.
Если наша смерть будет не внезапной, то будет какая-то болезнь – «долгая и продолжительная». Возможно, понадобится операция, химиотерапия. Всё это, конечно, ужасно неприятно, тягостно. Но так ведь и выжить можно после этого, и умереть. При чем же тут «страдания перед смертью», чем они будут отличаться от тех, что не перед смертью?
Раз уж на то пошло, то когда врачи поставят на нас крест, то болевой синдром нам будут снимать по полной программе, не боясь вызвать зависимость от препаратов или побочных эффектов. Так что даже поспокойнее, хочется надеяться, будет.
Лучший способ доказать глупому, что он не прав, – предоставить ему свободу действий.
Джош Биллингс
В общем, думать о том, что перед смертью нам предстоит какое-то особенно чрезмерное и эксклюзивное страдание, нет никаких оснований.
Если же всё это внезапно случится в результате травмы, несчастного случая, то мы быстро потеряем сознание и будем словно под наркозом. Многие вообще умирают от немых инфарктов – ничего толком не почувствовал, а умер.
Наконец, давайте посмотрим правде в глаза: если нам повезёт прожить достаточно долго, то умирать будем не мы-нынешние, а мы-старые, и это совсем другая история – по чувствам и восприятию.
Перед операцией пациенту, как правило, не сразу дают наркоз. Прежде ему делают несколько инъекций с препаратами, которые помогают больному успокоиться и расслабиться. Это называется премедикация.
Говорить о смерти со знанием дела могут только покойники.
Лешек Кумор
Так вот, сама природа проводит людям преклонного возраста своеобразную премедикацию. В результате атеросклероза сосудов головного мозга, дистрофических процессов в мозге мы станем менее впечатлительными и довольно косными в своих реакциях. Всё это снизит остроту наших переживаний, мы не так живо и не так болезненно будем реагировать даже на собственное физическое состояние.
Старики постепенно свыкаются с фактом грядущей смерти, глядя на то, как уходят их близкие, друзья, знакомые. Известие о смерти тех, кто долгое время был рядом, перестаёт восприниматься как трагедия. Поначалу такие известия, конечно, шокируют, их трудно принять, осмыслить, в это не верится. Но постепенно мы «привыкаем» к тому, что это случается.
Со смертью нас также примиряют тяжёлые хронические заболевания, которые лишают человека не только сил, но и желания терпеть болезнь и возникающие ограничения. В конце концов смерть начинает восприниматься как избавление от страдания, а вовсе не как страдание.
В целом, страх смерти в жизни человека можно представить себе в виде некой «колоколообразной кривой»: в детстве этого страха нет, затем он начинает расти вместе с нами, пик достигается в промежутке от 30 до 45 лет, а затем эта «кривая» медленно ползёт вниз. По мере приближения к смерти трагичность этого события становится для нас всё менее ощутимой.
На это изменение в отношении к смерти с возрастом влияет ещё и наше место в семейной иерархии. Если всё идёт хорошо, как надо, нам предстоит увидеть повзрослевшими своих детей, внуков и похоронить своих родителей.
Мы ощутим себя в своеобразной очереди, которая постепенно двигается: поколения уходят одно за другим. К моменту, когда подходит очередь твоего поколения, ты уже куда больше к этому готов, нежели в начале пути. Да и мир вокруг к этому моменту уже не твой, а следующих, новых поколений.
Как знать, не считают ли микробы нашу смерть катастрофой созданной ими цивилизации?
Рената Шуман Фикус
С уходом нашего поколения будет умирать и наше время – наша культура, наше мировоззрение, ценности, которые для нас значимы. На смену нашему миру придёт нечто совсем другое – нам, нашему поколению чуждое. И это, надо думать, тоже как-то примиряет с необходимостью ухода.
А в отношении – «спешите жить!» – это, наверное, правильно. Почему нет? Вот только я бы не стал всерьёз говорить о том, что смерть не позволяет нам осуществить все наши планы.
Если жизнь прерывается трагически, как у А. С. Пушкина – в 37, или у моего любимого Л. С. Выготского – в 38 лет, человек гибнет на взлёте, он действительно «многого не успевает». В остальном же скорее сама жизнь не позволяет нам осуществить все наши планы, а не смерть. Не следует слишком драматизировать её хотя бы по этому поводу.
Людей безрассудных больше, чем мудрецов, и даже в мудреце больше безрассудства, чем мудрости.
Себастьян де Шамфор
Я отдаю себе отчёт в том, что я уже никогда не реализую многих планов на исследования, которые у меня были. Но не из-за смерти, а просто потому, что я сам изменился – сейчас меня занимают другие темы, другие проблемы, и планов столько, что я и с ними-то не смогу разобраться. Что уж говорить о тех планах, которые уже «не успелись»?
Не смерть, а жизнь – с её темпом, напряжением, с её развитием – отобрала у меня что-то, что когда-то казалось возможным, но так никогда и не стало реальным. Не стало и не станет.
В общем, это я к тому, что нам нет нужды думать о смерти, реальных трудностей в жизни вполне достаточно. Впрочем, и для радостей в ней тоже нужно находить время. И уж тем более неоправданно тратить его на размышления о смерти, да и вообще – о страхах и страданиях.
Однако же мне не кажутся корректными такого рода высказывания – мол, это вы мучаетесь и смерти боитесь, потому что в Бога не веруете. Мне всегда казалось, что в лоно церкви человека должно приводить его религиозное чувство, а не страх перед смертью. Впрочем, возможно, я ошибаюсь.
Какую прекрасную жизнь я прожила! Жаль, что я так поздно поняла это.
Гарбиэль Коллет
Да, искренне верующему человеку, судя по всему, значительно легче справиться со страхом смерти, нежели человеку, который не верит в Бога или верит в него, но без той содержательной определённости, которая бы предполагала внятные указания на то, что будет с ним после смерти.
Так или иначе, но я думаю о смерти, не предполагая ни загробной жизни, ни переселения душ. Эти размышления стали частью моей исследовательской работы и книги, которая называется «Дневник “Канатного плясуна”». Конечно, она посвящена не только смерти, но эта тема одна из самых главных в этой книге.
