— Барби! — крикнул я. — Лови!
Барби растерялась и естественно ничего не поймала, зато поймал Кен. Честно, я его всерьёз вообще не принимал, разве что раздражало то, что трется в нашей квартире, но вот сейчас взгляд у него был даже пугающий. Самую чуточку.
— Это твои? Твои? — вопрошал он у бывшей жены.
Настроение у меня поднялось — сделал гадость, на сердце радость. Чертовски тянуло напиться, и я понуро побрел к бару пешком. Кругом гирлянды сверкают, ходят пьяные уже к полудню деды морозы, а мой бар откроется только через полчаса. Я закурил — не домой же идти. Напротив через дорогу находился зоомагазин. Рыжий кот с вывески смотрел на меня самоуверенно и даже будто нахально.
— Нет, — сказал я коту. — Я в семью играть не буду.
Если бы кот мог он бы презрительно фыркнул. И был бы прав. Котёнку нужно куда-то срать, это понимаю даже я, отродясь животных не имевший. И если не предоставить ему тару, он найдёт её сам, как ночью и поступил. Я сдался. В бар вошёл уже с огромными пакетами нагружеными неведомой, но очень нужной хренью.
— Бурбон, — бросил я Сашке.
Тот хмыкнул, организовал выпивку. А вот да, такой я — время двенадцать дня, у меня медовый месяц, а я хожу по барам с кошачьи кормом и кошачьим же сральником.
— Как Леночка? — словно между делом спросил он.
— Какая? — не сразу понял я. — Аааа… не знаю. Я её выставил.
Сашкин взгляд подобрел, кажется, во вторую порцию он даже несколько больше бурбона плеснул, который впрочем после вчерашнего шампанского отказывался в меня лезть. Я тосковал, мечтал о сигарете и своём уже диване, без котов и Ромочек, и чтобы Барби ходила вокруг, и не в огромных штанах, а в коротеньких шортиках. Сашка же полез под прилавок и достал белую, посверкивающую оберточной бумагой коробку.
— Это что, мне?
— Твоей жене, — закатил глаза бармен. — Я так и думал, что ты сегодня придёшь. Это варежки, их у меня бабушка вяжет, они мне ничего не стоили. Бери.
Я не хотел. Но обижать парня тоже не хотелось, поэтому я взял невесомую коробочку и отправил её во внутренний карман пальто.
— Ваш первый новый год вместе, — улыбнулся бармен.
— Надеюсь последний, — буркнул я и подумал, что слишком часто жалуюсь ему на жизнь.
Лоток был здоровым, игрушки для кота, которые, как мне сказали купить нужно непременно, позвякивали на ходу, я весь гремел, пакет шуршал. Иду домой — прохожие улыбаются. Так и хочется сказать — я вовсе не несу домой подарки. Этот праздник жизни не для меня. Я просто хочу, чтобы в мои ботинки не срали, было бы идеально, если бы не срали ещё и в жизнь, но я боюсь просить у судьбы слишком много.
Поднимаюсь по лестнице и размышляю на тему, что этот день, мать вашу, слишком длинный. Своих я на работе распустил, торчать в офисе одному нелепо и если по чести, не хочется. Хочется просто пережить этот бессмысленный день без потерь. Дверь в квартиру открываю, из гостиной светит огнями елка, пахнет мандаринами и жареной курицей почему-то. Не было меня не так долго, но видимо Барби расстаралась, и одну ножку я умыкну в качестве компенсации.
— Захар? — позвала меня Барби с кухни.
Причём именно робкой вопросительной интонацией. Следов Кена в квартире её было, я несколько подобрел и шагнул на кухню. И остановился как вкопанный. Барби пила чай. Вид имела самый смущенный, и я её понимал, ибо за столом сидела моя мама. Блядь, ну что за день то а?
— Здравствуй, — поздоровалась она. — Мне тётя Надя позвонила, и между прочим рассказала, что ты женился. Трубку ты не берёшь, но где тебя искать мне тоже подсказали…
— Прости, что не пригласил, — улыбнулся я. — я и забыл, как ты любишь свадьбы.
Моя мама выходила замуж шесть раз. Шесть, мать вашу, раз. Благодаря деду я смог дистанцироваться от чехарды её мужчин и жил спокойно, друг друга мы её трогали, иногда созванивались и этого было вполне достаточно. Какого хрена она приехала сейчас?
— Это такое важное событие, — продолжила мама. — Я бы хотела присутствовать.
— На следующую свадьбу непременно позову, — обещал я.
Взглядом попросил Барби молчать. Не говорить про миллионы, ничего не говорить, чем меньше матери в моей жизни, тем лучше. Барби мой взгляд приняла и поняла. Её обратный говорил — это же твоя мама. Как ты можешь! Только попробуй уйти, разом все расскажу. Садись и пей чай!
Телепатия просто, мать вашу. Как можно столько фраз уместить в один короткий взгляд? Мать наши взгляды заметила, вопросительно приподняла брови. А я сел пить чай. И есть курицу, её мама принесла, а уж курицу жарить она умела.
— Было бы неплохо пальто снять, — напомнила Барби.
Слишком много Барби в моей жизни. Пальто я снял, кроссовки тоже, и от греха их спрятал в шкаф — учёный. Котёнку на моей подушке понравилось, и он продолжал спать на ней вытянувшись во всю длину, коротенькую, впрочем.
— Как дела? — ради приличия спросил я у матери.
— Развелась три месяца назад, — сухо ответила она.
— Это с таким, который брюнет такой длинный?
— Нет. С не высоким и седым.
Разговор явно не клеился, Барби все подливала чаю, словно надеясь что я напьюсь и лопну, или хотя бы утопну в этом чае, курица не лезла, огоньки на окне мигали и отражались в круглобоких игрушках, что висели на фикусе. Я отодвинул очередную чашку — хватит. Прошёл к окну, закурил. Обе женщины скрипнули зубами, курящий я не нравился никому.
— Это очень мило, что ты зашла. Но ты же понимаешь, у нас медовый месяц… кому как не тебе знать. Трахаемся, как кролики, пожрать некогда, спасибо за курицу, кстати.
Барби втянула воздух так резко, я буквально видел, как нервно трепещут её ноздри. Мама наверное делает вид, что её это не касается — она мастер быть не причём. Интересно, когда уже этот день закончится? В дверь позвонили, открывать я пошёл с удовольствием. За дверью — ещё одна женщина, словно мало мне их.
— Я вам подарок принесла, — обрадовала соседка и сунула мне в руки коробку.
Коробочку я открыл, искренне надеясь на большую бутылку виски.
— Это что? — спросил я, когда ко мне вернулся дар речи.
Глава 11. Аня
Маму Захара было жаль. Нет, я понимала, что чужие проблемы мне ни к чему, у меня у самой их навалом, да и своей мамы за глаза, но блин… все равно жаль. Смотрит он сквозь неё, улыбочка эта гадкая. Я её понимала — он и ко мне относился так же. Но я хотя бы чужая, пусть и жена. А это мама. Мама — святое. Я конечно тоже своей вру напропалую, но то ж исключительно во благо.
— Ну ты козёл, — сказала я, закрыв за гостей дверь.
Аверин лежал на своей диване, причём нагло выпихнув котёнка. Тот обиделся и ушёл под шкаф, ничего, там у него мягкая постелька из дорогущего кашемира. На Захаре мои огромные штаны, а на ногах… на ногах нечто.
