— Температуру сбила. Холодно только, надоел холод, домой хочу.
Все это она пробубнила куда-то внутрь одеяла, мне так и не показалась. Я вздохнул. Я не врач, я не волшебник, я вообще — нищий. Но мерзнущую Барби было жалко, тем более и правда — холодно. Даже я теперь спал в огромных штанах Барби. Тогда, решившись, я вышел из дома, поехал до ближайшего магазина техники. Выбора передо мной никакого не было — на что хватило денег, то и купил, быть нищим даже удобно. Обогреватель в большой картонной коробке занял почти все заднее сиденье, а я ехал домой и думал — на что, блядь, теперь, жить? О том что я буду просить у кого-то в долг и речи не было. Позориться можно только перед Барби. Не хочу, не буду. Может часы в ломбард отнести? Позорище, блядь. Попробовать снять деньги со счета? Рискованно. Решение пришло спонтанно. Сергей Васильевич не может следить за мной вечно. Он не узнает, если я заработаю немного наличности. И я….притормозил у обочины недалеко от остановки. Мужик, который голосовал заглянул в окно.
— До Северной? — спросил он. — За сто пятьдесят.
— Садитесь, — согласился я.
Надеюсь, об этом никто никогда не узнает.
Глава 17. Аня
Сначала у меня закружилась голова. Болеть я не люблю и не умею, и по давнишней привычке стараюсь все болячки игнорировать по максимуму, насколько это возможно. Потом вспомнила о единственной грешной, пусть и в браке, ночи и похолодела. Неужто и прям беременна? Тест распаковывала дрожащими руками, а потом смотрела на одну полоску и… грустила. Потому что внезапно оказалось, что только лишь кошачьего ребёнка мне мало. Начавшиеся тем же вечером месячные добили мои робкие мечты.
Но потом, когда к головокружению добавился озноб, я поняла — все к лучшему. С маленьким лялем в пузе лучше не болеть. Простуда не валила с ног резко, она подкрадывалась постепенно. Осторожно царапала по утрам горло, сыпала за шиворот колких мурашек, но я сопротивлялась сколько могла. А потом, в один не очень прекрасный день просто не нашла в себе сил подняться с кровати. Лежала, зябко куталась в одеяло и хотела к маме. У неё горячий чай с малиной, градусник ртутный, мой ровесник, вязаные колючие носки и море хлопотливой заботы. В гостиной орал кот, нарочито громко хлопал дверцами шкафа Аверин, а я просто проваливалась в никуда.
— Барби, — позвал Захар. — Ты живая?
Мне хотелось послать его на хрен, честно. Только горло першило и я ограничилась кивком. Ладонь коснулась моего лба, обожгла холодом, я вздрогнула и не смогла сдержать дрожи.
— Как печка, — посетовал он. — Я заехал в магазин и аптеку. Пей.
Я протестовала. Мы с одеялом созданы друг для друга, не стоит даже пытаться нас разлучить, но Захар был сильным. Выдернул из под меня подушку, прислонил к спинке кровати, затем меня к этой подушке пристроил. Одеяло подтыкнул у ног. Всунул в руки тёплую кружку.
— Что это? — поинтересовалась я скрипучим голосом.
— Чай липовый с мёдом. Не горячий, горячий нельзя. Ещё таблетка от температуры и пшикалка для горла. На тумбу поставлю.
Я закатила глаза, но болели даже они. Сделала маленький глоток тёплого чая — сладко. И снова вспомнилась деревня, дед, старая липа, что росла у ворот, и мы собирали пахучие соцветия, а затем они сушились на чердаке. Чай пах мёдом и детством. Конечно, виной всему моя болезнь, но вдруг слезы подкатили к горлу, я едва сдержала всхлип. Вот же козёл Аверин, даже заботой умудрился до слез довести.
Когда лекарства подействовали я набралась духа и выбралась из своей комнаты до туалета. Немножко покачивало. Аверин спал широко раскинув руки, как он любил — на животе. В моих штанах, но одеяло сбросил, вот кому не холодно. В изголовье спит Мальвина, я решила, что ей пока не место в моей постели, вдруг и для неё заразно. Сильный мужчина и беззащитная котейка вместе смотрелись так трогательно, что я остановилась на минуту полюбоваться. Глупая я дура.
На следующий день лучше не стало, по ощущениям так даже хуже, наверное, пик болезни. Меня то знобило, то бросало в жар, одеяло наваливалось тяжестью, а футболка прилипала к покрытой испариной коже. Я сбрасывала одеяло для того, чтобы через минуту озябнуть и опять за ним потянуться. Захар приехал днем, на часы я не смотрела, но сквозь шторы струился солнечный свет.
— Так рано? — спросила я.
— Просто я идиот, — пояснил он.
А затем снова заставил меня сесть и протянул кружку. В ней что-то невразумительно серое, с какими-то вкраплениями и серыми хлопьями.
— Что это?
— Это бульон из моей золотой курицы. Пей.
Мне не хотелось. Да и выглядел бульон так себе, наверное, не успел снять пену. Но… он же старался. Я выпила всю кружку мелкими осторожными глотками.
— Не подумай, — сказал вдруг Захар. — Что это что-то значит. Ничего. Просто ты болеешь, любой бы на моем месте. Ничего не выдумывай.
И ушёл. А вечером кормил меня с ложечки кашей. Я вполне могла бы держать ложку и сама, я простужена, а не умираю, но… интересно же, насколько далеко он зайдёт. Поэтому открывала рот, принимала ложечку, морщилась глотая — больно. Честно, меня даже мама так не баловала. Творилось нечто невообразимое. И ужасно трогательное — Аверин вдруг открылся мне с новой стороны.
А следующим днем я проснулась не здоровой, нет, но понимая — болезнь шла на спад. В комнате была жарко, но причиной тому не моя температура. Я села на постели, спустила ноги на прохладный пол. И только сейчас заметила — у стены, возле розетки стоял обогреватель и от него жарило теплом. Ничего особенного, по сути. Только я знаю, сколько у Аверина денег осталось. Мало. Господи, что он вообще со мной делает? Разве можно быть таким трогательным?
Виновник стоял на кухне, опять — в одних трусах. Ветра стихли, в нашу квартиру вернулось тепло. Стоял и насвистывая жарил себе яишницу. Котенок сидел на стуле рядышком, при виде меня отвернулся — обиделся.
— Ожила, — резюмировал Захар. — Теперь сама себе жрать готовь.
Нарочито грубо, да. Только он вчера меня с ложечки кормил, и забыть об этом факте уже не получится. У Захара волосы влажные после душа, пахнет от него тонко лосьоном для бритья, а я — потная и волосы слиплись. Поэтому следующие полчаса я провела в ванной, только не рассчитала своих сил, снова закружилась голова. В гостиной меня повело и я на пьяных ногах дошла до кресла.
— Ты все же решила убиться? — сварливо поинтересовался Захар. — Флаг тебе в руки.
Я посмотрела на него чуть склонив голову. Он всем видом демонстрировал, что ему на меня плевать. Но он кормил меня с ложки!
— Ты купил мне обогреватель, — напомнила я. — На последние деньги?
Он на меня посмотрел, я в сотый раз подумала — слишком красив для мужика. Почему интересно я не замечала этого в первые годы нашего знакомства? Видела в нем только лишь высокомерие, да занудство, хотя стоит признать — они и сейчас никуда не делись.
