— Кыш, — мрачно шуганул я одну из девиц, подойдя.
Она одарила меня негодующим взглядом и уплыла, не забывая старательно вилять задницей.
— Хороша, — протянул Ромочка. — Что случилось? Я вижу, у вас все отлично.
И покосился неодобрительно на засос, которому несколько дней уже, а никак не сойдёт. Если уж Барби бралась за что-то, то делала на совесть.
— Не совсем, — покачал головой я. — Может, выпьем?
И с замиранием сердца ответа жду — после последней пьянки пить совсем не хочется. Но Кен не разочаровал.
— Не пью, — отрезал он. — Рассказывай.
Рассказывать что-то бывшему своей жены было дико неловко, неприятно и вообще противоестественно. Но я успокоил себя тем, что это чудо гороховое не вписывается в обще человеческие стандарты, поэтому можно. И рассказал, старательно подбирая слова, чтобы не сболтнуть лишнего.
— Знакомо, — кивнул он, когда я закончил. — Она так же себя вела, когда приняла решение от меня уйти. Замечательно.
— Чем же замечательно? — удивился я.
— Ну, вы расстанетесь, она будет в печали, а тут я, весь такой благородный… Мы же так хорошо с Аней жили, да вся беда в том, что бабы — моя слабость. Но я работаю над собой.
— Сейчас врежу, — обещал я.
Ромочка покачал головой и на меня печально посмотрел. Словно он не скоморох накачанный, а старец, постигший все тонкости человеческой души и давно разочаровавшийся в этом бренном мире.
— Если бы я знал, что делать, я бы сейчас с ней был, а не на чужие задницы пялился, — грустно подытожил он. — Но я не знаю. А делать что-то нужно, она в своей голове явно что-то придумала.
Беседа получилась и пустой, и содержательной одновременно. И скорее подытожила то, что я и сам понимал. Домой я вернулся задумчивый и в печали, не в силах придумать, что же делать, чтобы вернуть в мою жизнь гармонию и секс хотя бы на ближайшие пару недель. Дальше я не загадывал.
— Мне нужно тебе что-то сказать, — вышла из своей комнаты Барби.
— Да? — вскинулся я, в надежде, что сейчас что-то изменится.
— Записывай. Шесть бутылок водки, десять бутылок вина. Бери разное, мало ли, кто что пьёт. Пару бутылок коньяка, можно ещё виски. И пива ещё возьми, пусть упьются. Отвези все на дачу, только запри в кладовке, чтобы местные алкаши не спёрли.
Глава 23. Аня
— Вот живучий старый хрен, — проворчал дядя Вася, разглядывая дом, укрывшийся снежной шапкой. — А ведь на восемь лет меня старше!
Я вздохнула и взяла дядю под руку, чтобы он не поскользнулся, вчера была оттепель, ночью подморозило, а песком площадку перед домом ещё не посыпали.
— Он умер, дядя Вася, — терпеливо напомнила я. — Вы были на его поминках. Дед вам ещё портсигар серебряный завещал.
— Как будто я курю, — не унимался мой собеседник. Потом уточнил. — Точно помер?
— Точно. Идемте, он хотел, чтобы мы вас пригласили.
Большой дом впервые за много лет был полон людей, и только боги ведают, чего мне стоило всю эту толпу здесь собрать, организовать стол, выпивку, уборку, тепло в доме и миллион других мелочей. Наверное, без Веры я не справилась. Я даже согласна родить трех детей, чтобы стать такой же пробивной и деятельной, как она.
Пахнет жареным мясом и уже алкоголем, значит кто-то из прибывших начал втихаря прикладываться к бутылке. В гостиной гремели приборами — скоро позовут за стол. Я отчаянно трусила. Вроде уже взрослая женщина, а в кругу родни кажусь себе неразумным ребёнком. Ловлю на себе оценивающие взгляды и вспыхиваю словно спичка. Не хочу здесь быть. Точнее, дом деда я очень люблю, как и самого дедушку, но окунаться в детство не тянуло совершенно. Только кто бы меня спрашивал? Любишь миллионы, люби и все пункты договора. Люблю, стараюсь.
Дядю я усадила на диван в большой комнате, согнав с него кого-то из детей. Я надеялась, что детей не привезут, но бездетных осталось раз-два и обчелся. Кто-то оставил детей в городе, но большая часть доставила потомство сюда. Теперь их отпрыски с визгом носятся по коридорам, играют, смеются, грохочут и топают, а я начинаю думать, что стезя многодетной матери мне нравится все меньше. И удивляюсь терпению деда, который радушно принимал нас каждое лето.
— У него засос на шее, — хихикнул кто-то. — Сейчас уже сошёл, но я даже сфоткала, знала, что вы не поверите.
Раздался многоголосый женский гомон, а я стояла перед дверью на кухню и не решалась войти. Вот же гадюки!
— Да она вообще на передок слаба, — фыркнула моя помощница Вера. — Зуб даю, сейчас разведутся, миллионы поделят и она ещё до конца года выскочит замуж в третий раз.
— Законный секс уже не блуд! Даже если мужей у тебя шесть штук! — заржал кто-то.
Всё рассмеялись, а у меня затряслись руки. Это только Захар считал, что я всем нравлюсь. Возможно, да — мальчикам. И то с определённого возраста все их симпатии заканчивались желанием затащить меня в постель. А войти на кухню нужно.
— И везёт же дурам, — протянула Ленка. — Что ни муж, то красавчик. Вы её первого видели? Он тоже где-то здесь, бабулек привозил.
- Замуж выйти не напасть, — ответила Вера. — Как бы замужем не пропасть. Вот я вышла замуж, и восемь лет уже живу. А эту мужики бросают, значит одних лишь прелестей и секса для супружеского счастья мало, ещё и мозги нужны.
Да, я должна войти. Но кто сказал, что прямо сейчас? Сначала успокоюсь. Схожу к тем, кому всегда нравлюсь, то есть — к мужикам. Они пусть и считают дурой, но любя, если конечно, не считать Захара. Поэтому прошла к черному входу. Именно там втихаря разливался алкоголь, на тёмной холодной веранде, в единственном месте, где им разрешили курить.
— Анютка! — крикнул Вова и пузо колыхнулось в такт его словам. — Куколка! Пошли скорее обниматься! Коньяк будешь? Пока вы за стол пустите можно с голоду и тоски сдохнуть.
Прижал меня к своему огромному животу, и к его чести, даже не попытался облапить. Вова мне всегда нравился, он конечно отнюдь не святой, но зато не строит из себя крутизну и мачо. Следом за этим мне плеснули коньяка в пластиковый стакан.
— Но мне нельзя пить! — попыталась отказаться я. — У меня знаешь, сколько дел ещё? Нет.
Вовка тяжело опустился на лавку, жестом заставил отодвинуться какого-то незнакомого парня и похлопал, приглашая сесть рядом, я послушно села.
— Думаешь, я не знаю этот гадюшник? Детки повырастали, Анька, повырастали. Вот если бы ты пришла к ним побитой собакой, нищей разведенкой, желательно ещё пострашневшей, они бы тебя любили. Жалели. А богатую красивую и при мужике они любить не хотят. Самолюбие не позволяет. Так что пей давай, береги нервы.
Я вдруг подумала — в чем-то он прав, толстый и богатый Вовка. Нервы мне сегодня ещё потреплют. Я понюхала коньяк — гадость. Вообще не люблю его, гадкий, горький и вонючий. Но Бакарди мне здесь никто не подаст, поэтому я зажмурилась и махом опрокинула в себя содержимое стаканчика. Горло обожгло, на глазах выступили слезы.
