Истерзанный Иван взирал на их действия с тупым равнодушием. Ни горевать, ни бояться сил уже не осталось. Кузнецов услышал, как другой бандит, стоявший сзади, приказал громиле:
– Кончай его! Эта крыса нам больше не нужна.
Прозвучал выстрел, голова пленника дернулась, и он затих.
– А тело куда?
– Да какая нафиг разница? Выкинем вместе с «фордом» на обочину, кто-нибудь да найдет. С одной крысой покончено, надо других искать. Не вздумайте ничего с мертвяка брать, башкой отвечаете. Пусть остальные крысы поймут, что это месть серьезных людей за предательство, а не кража. Пусть усекут, что завтра так будет с каждым из них и трясутся днем и ночью. Едем скорее, пока не стемнело.
«БМВ», джип и фишневый «форд», на бешеной скорости рванули по Ленинградке.
Большая Дмитровка,
начало девяностых
Роман Лаврентьевич Ищенко шел по Большой Дмитровке и размышлял:
«Нет, все-таки странная штука жизнь. Никогда не угадаешь, что за поворотом. Когда-то в том старом особняке, что спрятался в переулке, все искали меня с утра до вечера: «Где Роман Лаврентьевич? Когда приедет Роман Лаврентьевич? Что с путевками в Пицунду? Когда привезут заказы?». Всем-то я был нужен – кому икру для ребенка достать, кому духи для жены или любовницы купить, кому билеты в Большой театр положить «на блюдечке с золотой каемочкой». Что, разве я не видел, как молодежь посмеивалась над моими рассказами? Видел, ну и шут с ними. Молодые люди считали мои воспоминания стариковскими фантазиями, но ведь терпели, слушали, черт возьми! Не говоря уже о тех, кто старше. Редакционное начальство понимало, что просто так в их контору на непыльную должность не берут. Коллеги в органах… те вообще всякое видали, потому и реагировали на мои рассказы спокойно. В отличие от редакционных болтунов служивые люди знали: жизнь круче любых фантазий. В серьезных кабинетах, куда начальство постоянно ездило советоваться, начальству ясно объяснили, вернее, раз и навсегда велели запомнить, что своей службой во внешней разведке я заслужил право на спокойную старость. Разведчик, как сапер, ошибается один раз, потому-то я до сих пор жив. Жизнь научила чуять опасность за версту. Жаль, что Ивана чуйка подвела, но тут уж сам виноват. Решил, что самый крутой и умный, что сможет легко «кинуть» больших людей. В общем, зарвался, не по чину взял. В итоге – принял мучительную смерть, о чем довелось узнать из прессы. Жаль, неплохой мужик был, не то что нынешние предатели. Новые чекисты забыли про честь мундира и во главу угла ставят деньги, ни на секунду не задумываясь, идут в услужение к нуворишам. Раньше безопасность Родины защищали, а сейчас – безопасность прохиндеев и богатеев. Иван не въехал в новые обстоятельства, не понял, что его былые заслуги уже не работают, что отныне бал правят деньги. Большие деньги. Этот тип, из бывших чекистов, который вызвался стать нашей «крышей», тоже пытался на меня наехать. Кишка тонка! Да и где я возьму ему ту сумму, которую он требует? Все давно потрачено – на учебу сына, на ремонт дачи. И вообще…Разве это деньги теперь, после всех дефолтов? Соображать надо! Вот у Ивана…
Роман Лаврентьевич решил, как обычно, перейти Большую Дмитровку в неположенном месте, как он всегда делал на этой улочке, где от одного до другого перехода был чуть ли не километр. Впрочем, он даже Тверскую всегда пересекал там, где было удобно, а не там, где располагались подземные переходы. Роман Лаврентьевич всю жизнь привык подчинять себе житейские обстоятельства, а не подчиняться им.
Пожилой мужчина поднял руку в сторону потока машин, словно командовал дивизией и собирался остановить транспортную колонну на дороге второй мировой. Не дожидаясь, когда машины притормозят, Ищенко стал с достоинством, не торопясь, переходить дорогу. Внезапно из-за «жигулей» вылетел джип «чероки», сбил с ног пожилого пешехода в плаще и тот вылетел на обочину легко, словно был пластмассовым манекеном. Пуговицы со звоном запрыгали по тротуару. Черный плащ на сухопаром пешеходе распахнулся и огромными черными крыльями распростерся на мостовой.
В последнюю секунду Роман Лаврентьевич увидел большие печальные глаза Сильваны Помпанини и успел подумал: «Жди, Сильвана, мы скоро встретимся».
Албена, Болгария,
начало девяностых
Валерий Мендос загорал на пляже пятизвездочного отеля и тихо беседовал с женой:
– Слушай, Тань, классно ведь, а? Впервые лежим на пляже в полном расслабоне. Не думаем о том, что скоро закончатся деньги и, хошь-не хошь, придется возвращаться домой. У нас билеты с открытой датой, Танька! Когда надоест бездельничать и приедятся все эти приморские красоты, тогда и вернемся на Родину. Ну, а пока будем загорать, купаться и пить вино на открытой веранде ресторана. Потом для разнообразия в Москву рванем, охладиться под дождичком и родителей повидать. Зимой поедем в Альпы на лыжах кататься, ранней весной – в Таиланд погреться. В общем, планы у нас грандиозные, скажи? Жизнь-то проходит, Танька! Пока есть силы, надо путешествовать, чтобы потом было, о чем рассказывать сиделкам в элитной богадельне.
– Ой, Валер, и не говори! Так обрыдла за три года эта Мексика – с ее жарой, танцами и кактусами… Болгария по сравнению с ней – северная прохладная страна. Ты как ударник комтруда и звезда интернационального коммунистического движения давно заслужил отдых в пятизвездочном отеле у моря.
– Тань, погоди радоваться. Может, еще в Москве в конторе скандальчик устроят. Никто же пока не знает, что я самовольно покинул корпункт. Ничего, поорут-поорут и успокоятся. Чего там было сидеть? Какой погоды у моря ждать? Какие репортажи в Москву передавать? Журнал «Страна Советов» накрылся, а в нашей родной стране теперь столько событий, что мои тексты о фестивалях коммунистической прессы на далеком континенте и о выставках кактусов вряд ли кого-то заинтересуют. Думаю, Тань, в Москву вернемся где-то к октябрю. Здесь похолодает, а у нас как раз все уляжется. Я уверен, что после ГКЧП и возвращения Горбачева в Москву в редакции вообще будет не до нас. Дома такие события! «Штааа, – как говорит Ельцин, -не пааанимаешь?». История вершится! Эх, Танек, пускай она вершится пока что без нас. Как ни крути, лучше переждать всю эту суету в спокойном режиме у моря. Вернемся в Москву, тогда и начнем разбираться, что к чему и кто теперь из наших где.
– Ладно, милый, я подремлю немножко, давай помолчим. – предложила Татьяна разомлевшим голосом, отхлебнув немного коктейля со льдом из высокого стакана, украшенного бумажным зонтиком. Дальше Валерий уже размышлял про себя:
«Нет, какой все-таки молодец Ванька Кузнецов! Все, буквально все продумал, до мелочей! Мы с ним вокруг этих партийных денег столько лет прыгали, столько бабла этим бездельникам раздали! А толку? Мексиканцы никакой революции раздувать не собираются. Танцуют на площадях свою сальсу и румбу. Ну нет у них нового Троцкого! Че Гевару тоже из могилы не поднимешь. Революционной пассионарности, о которой еще Лев Гумилев писал, в Мексике тоже не наблюдается. Зачем латиносам, беззаботным детям юга, улучшать свою жизнь, если она и так прекрасна? Ленивые гедонисты, вот они кто! Пальмы, мороженое, мохито, девочки, танцевальная музыка повсюду… Им и без компартии отлично живется. Еда копейки стоит, теплая одежка и обувка вообще не нужна. Проживут эти певцы и танцоры сто лет и без денег советской компартии. Нам с Танькой денежки нужнее. Мы-то с ней попали под колесо истории. Что-то типа картины Репина «Не ждали». КПСС в три дня накрылась медным тазом, и что теперь? Партийные и гэбэшные функционеры намылились деньги партии прикарманить? Фигу им! Не на тех напали! С какого, извините. перепугу они решили, что это теперь их денежки? Кто им эти бабки завещал – дедушка Ленин, что ли? Они теперь вообще никто и звать никак. Ванька, Ромка Ищенко и я – вот и все получатели этого последнего транша. Так сказать, «по понятиям». Слава богу, в офшоре наши денежки никто не найдет, и ни одна собака о них не узнает. А всей этой партийно-гэбэшной шушере надо сейчас о себе думать, свою шкуру спасать.
