Он опустился на корточки рядом с ревущим Аязом и заглянул ему в глаза.
- Сын, - сказал он. - Если ты ничего не будешь есть, тогда мы уезжаем. В следующий раз ты увидишь еду только дома.
- Ты плохой, - заявил Аяз, топнув ногой. - Ты меня не любишь. Меня только мама любит. Я хочу к маме!
Таман прикрыл глаза. Слова мальчика били в самое сердце, тем более, что доля истины в них имелась. Не имея сил ответить, он взял хлеб и сыр и усадил сына на коня, не обращая внимания на пронзительные крики. Аяз пытался вырываться, вертелся, словно змея, кусался и царапался, но отец держал его крепко. Когда мальчик затих, Таман страшно перепугался, но сын просто уснул.
Проснувшись через три часа (хан весь извелся - он понятия не имел, что дети могут и должны спать днем), Аяз снова потребовал еды. Сыр и хлеб в этот раз показались ему вполне съедобными.
На рисовом поле мальчишка сначала пытался сбежать, потом упал лицом вниз и почти утонул, хотя воды было по щиколотку. Еще он ухитрился разломать шалаш местного мага, отковырять кусок запруды и искупаться в дренажной канаве. К вечеру у Тамана дергался глаз и адски болели спина и руки. Он вообще не мог представить, как справлялась с парнем Наймирэ - особенно учитывая, что у нее на руках был еще пятимесячный младенец.
И только когда он вернулся домой, передал спящего сына в руки взволнованной жены и рухнул без сил на подушки, ему пришла в голову мысль, что за весь день он ни разу не вспомнил про Милославу.
Наутро Таман отказался подниматься, отказался куда-то ехать и грубо обругал младшего брата, который привез ему дурные вести со строительства города. Один из домов рухнул, двое строителей погибли. Работники были из Славии, степняки не умели строить здания, а это значит, что надо было, во-первых, искать еще людей, а во-вторых, отправить тела их семьям и выплатить виру. Хан не видел в этой нелепой смерти своей вины, но закон есть закон. Ссориться со славцами еще больше он не хотел. Нанять галлийцев слишком дорого - они едут издалека. Ему просто неоткуда взять столько денег. Скрепя сердце он отдал приказ пока приостановить строительство. Съездит, посмотрит - сам. Завтра. Он уже видел, что, приведя к жене Айшу, поступил правильно. И вообще, надо предупредить местных женщин, чтобы оказывали жене хана всяческое уважение и помощь. Ничего с ними не случится. Дело Наймирэ сейчас - заниматься детьми (мысль взять с собой Аяза на строительство города вызывала содрогание), а не переживать, что не готов ужин или не стираны вещи.
Наконец, почувствовав себя отдохнувшим и полным сил, хан вышел из шатра и едва успел подхватить сына, врезавшегося головой в его живот. Пахло горелым молоком. Наймирэ варила кашу. Таман внимательно разглядывал жену, отмечая, что выглядит она лучше, чем вчера: тяжелые черные волосы заплетены в косу, плечи расправлены, на гладких смуглых руках звенят тонкие браслеты.
Он вспомнил, что его женщина - одна из самых красивых степнячек. У нее большие карие глаза и пухлые яркие губы, а еще она когда-то любила смеяться, отчего на ее щеках появлялись ямочки. Женщина, которая смеется, всегда привлекательнее той, которая плачет. Когда он последний раз видел улыбку Наймирэ - ту самую, с ямочками? Уже не вспомнить. Аяз прижался к его груди и затих - это было странное, совершенно новое ощущение. Таких маленьких детей хан держал в руках очень редко.
Наймирэ подала ему миску серого варева, пахнущего костром. Аяз замотал головой и заорал. Он, видимо, думал, что его будут кормить. С усмешкой Таман позволил ему убежать. Наймирэ с беспокойством кусала нижнюю губу, не решаясь заговорить с мужем. Хан понимал, что был не прав, но извиняться он не умел, да и степная женщина не поняла бы извинений от мужа, поэтому он просто кивнул ей.
- Вкусно, - соврал он, поглощая кашу.
Есть ее было почти невозможно, но это не было проблемой. Он ел когда -то и сырых змей, и жареных сусликов, и просто перетертое с водой зерно. Поэтому уже то, что каша была горячей, вызывало чувство блаженства в животе.
- Подготовь банью, - приказал он жене. - Хочу нормально вымыться.
Баньей - почти баней - в Степи называли шатры для мытья. На самом деле это было очень древнее устройство. Именно славцы научились у степняков мыться в отдельных помещениях, видоизменив шатер в деревянный сруб. Устройство осталось почти прежним: в деревянную бочку с водой кидали горячие камни, нагревая ее, потом наполняли теплой водой корыто, в котором мылись. Даже название славцы стащили, лишь немного переделав.
Таману больше нравились мыльни, что устраивались в богатых домах; в своем дворце в Ур-Тааре он хотел сделать несколько помещений для принятия водных процедур. В условиях густой жары гигиена была важнейшим фактором предотвращения заболеваний, особенно в период дождей, но на самом деле Таману просто нравилась вода. В юности ему удалось совершить несколько путешествий в Франкию и Галлию, как наследник степного хана, он был принимаем во дворцах правителей. Больше всего его поразил бассейн, выложенный мозаикой - для его дикой страны это была роскошь, о которой и мечтать было не мыслимо.
Вообще Таман часто задумывался, отчего образовалась такая пропасть в развитиях стран. Неужели всё дело в магии? В Славии магом был каждый второй. В Галлии, напротив, даром обладала лишь избранная часть населения. Но в Галлии был когда-то (совсем недавно, если подумать) Иероним II, который прославился на весь мир как король-ученый. Он бросил все свои силы и финансы на развитие науки и даже сейчас,спустя полвека, это приносило плоды. Кроме того, в Галлии было множество ресурсов: и металл, и серебро, и драгоценные камни, и дерево, и известняк, да и вообще - всё. Франкия была не так богата, но славилась своим искусством и умением красиво жить. Славия была страной сельскохозяйственной. Народ там привык полагаться на свои магические способности. Да, Славия кормила и Степь, и Галлию (Франкия всё же далековато, а то и ее бы прокормила) - здесь выращивали прекрасную пшеницу и много всего другого. Неурожаев люди не знали: маги прекрасно регулировали погоду и умели справиться и с саранчой, и с какими-то заболеваниями. Оттого, пожалуй, они и не стремились к развитию, предпочитая перенимать из соседних стран скорее моду, чем знания.
Степь долгое время была обособлена, предпочитая полудикое существование. Тесно сотрудничать с соседями начал дед Тамана - премудрый Шуран. Именно благодаря ему были заключены основные торговые договоры, отогнавшие, наконец, от степняков призрак голода. Дед сделал очень многое, но самое главное - подготовил почву для своего безудержного внука, который с юности выдавал совершенно невероятные идеи и задавал неудобные вопросы. Славу упрямого безумца Таман заработал рано, когда в тринадцать сбежал из дома в Славию и там нанялся на полевые работы. Ему страсть как хотелось понять, почему в Славии можно выращивать зерновые, а в Степи нет. Оказалось, что это заблуждение. В степи прекрасные почвы. Да, воды недостаточно, но есть большая река, от которой можно отвести воду. Потом было путешествие в Галлию, где Таман узнал, что даже в северном климате растет виноград - так отчего бы не сажать его в Степи? Всё упиралось в воду - и в большой библиотеке Льенского университета он нашел то, о чем мечтал с детства: ирригационные системы. Профессора университета благоволили к нему: не так уж и часто им встречался человек, который не зная ничего, хотел постичь всё. Они позволяли Таману приходить на их лекции вольным слушателем - совершенно бесплатно. В конце концов в кодексе университета был пункт, гласивший, что нельзя препятствовать человеку, который жаждет знаний более всего на свете. С некоторыми учеными мужами Таман до сих пор состоял в переписке, не стесняясь спрашивать совета или признаваться в ошибках.
