– Это ты на бабуле подженился, малыш?
– Немного перефразирую твой вопрос, – резко бросил Цесаркин. – Я влюбился в нее и женюсь.
– Да ты с ума сошел, Денис, – проскрежетал брат, не скрывая ненависти. – Она же аферистка, проститутка и сволочь! Опутала тебя!
Цесаркин притормозил около тротуара.
– Выходи, – скомандовал он. – И никогда не смей дурно говорить о моей жене…
– Да ты чего, малыш? – ошеломленно проблеял Костик. – Это же я! Твой родной брат! А кто она? Та самая гадина, что отобрала у нас квартиру. Ты это понимаешь?
– Мне все равно, – пробурчал Денис. – Квартира ее, мы с тобой к ней отношения не имеем. А если бы и имели, думаешь, нам бы с тобой хоть что-то досталось? Что? Полтора квадратных метра? Оставь ее в покое. И если выяснится, что погромы ее имущества заказал ты, то нанимай себе другого адвоката. Я тебя из этой задницы доставать не намерен.
– Тебя опутали, малыш, – печально заметил Костик. – Я не знаю, что там она применила! Гипноз или НЛП? Но ты словно заговоренный какой-то! И ведешь себя странно, – махнул рукой на прощание старший брат и неуклюже выбрался из Гелендвагена. Нарочито громко хлопнул дверью и остановился около обочины. Потом снова открыл дверь и попросил небрежно:
– Дай стольник на такси. У меня по нулям.
Денис достал из кармана желтую купюру и протянул брату.
– Держи.
– Спасибо.
Дверца автомобиля захлопнулась, отсекая друг от друга родных людей.
«Он как не понимает!» – подумал про себя каждый. Денис вывернул на проезжую часть, а Константин долго стоял на перекрестке, пытаясь понять, во что влип младший брат.
«Все пошло не так, – огорчился про себя Цесаркин и даже стукнул по рулю от досады. Он собирался поговорить с братом чуть позже, имея на руках факты. А получилась какая-то буффонада с двумя клоунами на арене. Цесаркин и Ломакин! Томагавк против Цезаря! – мысленно объявил он голосом душки-конферансье. – Бои без правил! Главный приз – сердце Нины Тарантуль!»
Денис подрулил к дому и, позвонив бабе Варе, пробурчал, стараясь не обидеть:
– Выходите, госпожа Матильда. Карета подана!
Всю дорогу до своего дома баба Варя рассказывала, какой Ромка умный, а Нина талантливая.
– Повезло тебе, Денька, – добродушно заметила она.
Цесаркин кивнул и слово за слово напросился на чай, услужливо доставив в квартиру лежанку для кошки и пакет с платком.
Уплетая салат трехдневной свежести, Денис поинтересовался мимоходом:
– А как вы с отцом Нины познакомились?
Бабка оглядела его внимательно, словно взвешивая все за и против, и тихонько пробормотала:
– Мы же жили все вместе в квартире на Московской.
Денис аж поперхнулся. Долго кашлял, думая, что ему уже конец пришел от такой новости и злосчастной крошки, попавшей не в то горло.
Справившись с приступом, Цесаркин залпом выпил стакан компота и уставился на родственницу красными слезящимися глазами.
– Ничего не понял, Варвара Ивановна. Если можно, расскажите подробно для умственно отсталого родственника.
Бабка хмыкнула, прочищая горло. Потом решительно встала, налила себе в хрустальную рюмку на тонкой резной ножке коньяк, стоявший на столе, и, словно оправдываясь, кивнула на бутылку:
– Твоя мать подарила.
Как будто это все объясняло! Выпила залпом янтарный напиток и, закусив яблочной долькой, отчетливо заявила:
– Наша с Танькой мама, Янина Карловна, вышла замуж за Сашиного отца. Сашке тогда год исполнился, чуть постарше меня. Это такой брак был… по необходимости… без особой любви. Петр Петрович хозяйку в дом искал и мать для Сашеньки. У него первая жена от перитонита умерла. А наш отец под трактор попал. Вот и встретились два одиночества. Мать решила, что с таким-то мужем будет как за каменной стеной, а сама чуть за тюремными воротами не оказалась. Когда Петра Петровича за валюту посадили, Сашка как сирота в детский дом попал. И мы с мамой каждые выходные его навещать ходили. А после ее смерти я сама бегала. И потом по жизни чем могла помогала. Не по-человечески получилось. Квартира нам досталась, а единственный ребенок Петра Петровича в детский дом угодил. Но тут никто не виноват. Мама после смерти Тарантуля болела сильно, все по больницам лежала. И она Сашу не усыновляла. Сам Петр Петрович не захотел. Считал, что сын должен о своей матери знать и помнить. А оно, видишь, как обернулось…
Баба Варя снова налила себе коньячка в рюмку.
– Тебе не предлагаю, – поморщилась она и, утерев салфеткой слезу, одиноко катившуюся по щеке, продолжила:
– Все по закону, а не по совести получилось. И мама моя все просила, умирая, чтобы я Сашу не оставляла. Да я и без того его бы не бросила. Вот и вся история. – Баба Варя пожала плечами и, подскочив, принялась ставить тарелки в мойку.
– А дед Ваня, узнав об этом, решил вернуть хату настоящим владельцам? Я так понимаю, квартиру дали Тарантулю, а не деду Ване?
Варвара кивнула.
– Иван с Танькой через девять лет только познакомились и поженились. И опять та же ситуация. Вдовец с годовалой дочерью. Но Танька такого жениха не упустила. Мигом охомутала. И для девочки стала настоящей матерью…
– Карму отрабатывала, – хмыкнул Цесаркин, прекрасно зная, что баба Таня воспитала его мать как родную дочь.
– Можно и так сказать, – криво улыбнувшись, согласилась Варвара и, глянув на часы, велела: – Поздно уже, Денька. Поезжай домой.
Денис покорно встал и побрел в прихожую, но,когда потянулся к бабе Варе с прощальным поцелуем, она обхватила его шею руками и зашептала, словно решила поведать самый большой секрет:
– Береги Нину, Денечка! Береги!
Денис едва коснулся бабкиной щеки и ляпнул сдуру:
– Я хотел уголовное дело Петра Петровича запросить, но теперь, пожалуй, не стану людей беспокоить.
В глазах старухи колыхнулось беспокойство.
– Это их жизнь! –вскрикнула она. – Никто из ныне живущих не вправе судить то поколение. Они пережили много чего, что вам и в кошмарном сне не привидится. Вот и нечего туда лезть!
Цесаркин оторопел от такой отповеди и, спускаясь в лифте, задумался.
«Почему же Варвара так испугалась? Что там еще кроется кроме махинаций с валютой?» – сам у себя осведомился Денис и, решив во что бы то ни стало раздобыть в архиве нужный документ, позвонил отцу.
Глава 18.
По дороге на Московскую Денис почувствовал странное беспокойство. То ли от резкого выпада бабы Вари, еле сдержавшей слезы, то ли из-за отключенного отцом телефона.
«Где же тебя носит, старый бродяга?» – крякнул про себя Цесаркин, заезжая во двор, где прямо по середине, словно памятник неубиенному поэту, торчал черный Рэндж. Пришлось звонить Нине и просить передать трубку гению современной словесности.
