Я хочу первая увидеть, что лежит в этой ячейке.
– Что за банк? – я бросила взгляд в договор. – Понятно… Давайте для начала обойдемся без Ремисова… Я позвоню и попробую договориться, если в правлении есть вампиры, считайте, нам повезло. Мэру города не откажут.
Я не глядя начала набирать номер, надеясь, что Эмиль не спит.
Ошиблась: спустя долгих десять гудков я услышала хриплый, заспанный голос. Скорее всего, он только что лег… Прости.
Эмиль пообещал разобраться и отключился. Ни точного времени, ничего – я даже не знала, что передать Ларисе. Но к тому моменту, как я допила кофе, мне уже перезвонили – и не Эмиль, а заместитель директора отделения, в котором Касьянов арендовал ячейку. Рассыпавшись в извинениях, мне сообщили, что на мое имя выписана доверенность на доступ к сейфу и пригласили в банк прямо сейчас.
Может и не зря я его разбудила – судя по тому, каким вежливым тоном со мной разговаривали, Эмиль сгоряча на них нарычал.
Через полчаса мы были на месте. Сотрудник банка вместе со мной открыл ячейку и предупредительно оставил нас с Ларисой одних. Она была под впечатлением и смотрела на меня совсем другими глазами – мне даже стало неудобно.
Я выволокла ящик из секции и брякнула его на стол. Посмотрим, что у нас. Не думаю, что обнаружу улики – мой интерес в другом. Почему выписали доверенность на Андрея?
Первым делом в глаза бросились две пачки долларов номиналом по сто – обе пухлые, я бегло пролистала одну, и выложила на стол.
– Можете взять себе, – предложила я и полезла в недра ящика.
Пластиковая папка, газета – и больше ничего. Газета-то зачем? Может, случайно попала. Лариса развернула ее, просмотрела главную страницу, и отложила в сторону.
Я открыла ярко-зеленую папку, потрепанную на вид. Углы растрескались, словно она лежала здесь лет десять – на всякий случай я сверилась с договором, и оказалось, что только шесть.
Внутри оказался белый конверт для писем – заклеенный, я посмотрела на свет, там угадывался сложенный лист. Снаружи ни пометок, ничего – адрес не заполнен, кому письмо предназначалось, непонятно. Андрею, раз доверенность выписана на него?
Следом на свет появилась стопка старых фото, стянутых канцелярской резинкой, и сложенный план дома. Старый, на пожелтевшей бумаге, я развернула его, но не узнала планировку. Сгибы обтрепались. Сначала мне показалось, что это ксерокопия, но затем я поняла, что план рисовали от руки, только очень аккуратно – черной ручкой, абсолютно без помарок. План остался незаконченным, словно неизвестный чертежник не успел завершить работу.
Я сняла резинку с фотографий. Я думала, что план выглядит странно, но фото удивили еще больше. Просто виды улиц незнакомого города, почти на всех люди, словно кто-то фотографировал прохожих.
Я медленно листала стопку – их было штук пятьдесят, но смысл не менялся: улицы, люди, незнакомые лица. Судя по всему, поздняя весна или лето. Прохожие одеты легко, но попадались в куртках, хотя трава уже пробилась и даже кое-где распустились цветы.
От панорам устойчиво несло прошлым, словно фото сделаны давно. На одном я задержалась: в кадр попал разводной мост, а такое, насколько мне известно, можно встретить только в Питере.
– Что это? – спросила я. – Он был фотографом? Это его снимки?
– Не знаю, – Лариса пододвинула несколько штук. – Вот, это Олег. Молодой только. Меня у него еще не было.
Олега я с трудом узнала – на вид около тридцати, ни седины, ни морщин. Снимок странный: он будто попал в кадр случайно, шагнув к фотографу, лицо агрессивно-возмущенное, словно Олега разозлили.
На снимке он был не один.
– Остальных не узнаю, – добавила Лариса.
Зато я узнала: позади разозленного Олега стоял Андрей. Точь в точь такой же, каким я видела его вчера. Я поднесла снимок к глазам: нет, тут он немного моложе, но разница несущественная.
– Сколько Олегу здесь лет, как вы считаете? – поинтересовалась я, бросив фото обратно в кучу.
– Не знаю, – она склонилась над столом. – Лет тридцать?
– А сейчас ему сколько было? – спросила я, чувствуя непреодолимое желание укусить себя за язык, чтобы хоть немного вернуться в чувство.
– Шестьдесят три, а что?
– Вы знаете, кто это? – я ткнула в Андрея и развернула снимок к ней. – Нет?
Я чуть не ляпнула: это Андрей Ремисов, друг вашей семьи, но Лариса растерянно хлопала глазами.
– Узнаете что-нибудь еще? – я не стала ничего объяснять.
Она рассмотрела снимки и покачала головой.
– Ничего.
– Я возьму папку? – спросила я из вежливости.
Разумеется, я ее возьму.
Я сложила все обратно, не дожидаясь согласия – даже газету сунула, и вернула пустую ячейку на место. Мы покинули банк вместе, но мне хотелось остаться одной и все обдумать.
– Лариса, вы не возражаете, если я вызову вам такси? – спросила я на парковке.
Она мгновенно поняла намек – вежливые нежные девушки схватывают налету, когда становятся обузой. К тому же, я только что раздобыла ей две пачки баксов.
– Конечно… Я сама, – пробормотала она. – Спасибо.
Я села за руль «мерседеса», проводила взглядом Ларису – она пошла к автобусной остановке, и рывком расстегнула папку. Старый пластик треснул – кнопку я вырвала, как говорится, «с мясом».
Снова уставилась на фото: а вдруг ошибка? Но нет, точно Андрей. Или кто-то очень-очень на него похожий. А что, интересно, он делал в Питере? И где, черт возьми, взял эликсир вечной молодости?
Я смело вскрыла конверт. Белый лист, черные чернила, каллиграфический почерк – план из папки и письмо дело рук одного человека.
Содержимое ровным счетом ничего мне не сказало:
«Он был не один, прости. Я не смог. Деньги не трогал. Все моё в ячейке, с вещами делай, что хочешь».
Я перечитала еще раз, но так ничего и не поняла.
Деньги – те, что я отдала Ларисе из ячейки? Кто был не один, чего он не смог?
Я раздраженно сложила письмо и убрала в конверт. Руки дрожали, так что листом в прорезь я попала только с третьего раза.
Андрей сказал, они разговаривали семь лет назад. После этого Касьянов написал ему письмо и держал в ячейке с неценными вещами. Зачем? Почему не поговорил с ним открыто?
Это уже слишком: я вытрясу из Андрея всё – и прямо сейчас.
Глава 18
Больше всего в вампирах я не люблю склонность недоговаривать и врать. Мой друг и мой муж – кладезь секретов по любому поводу.
К тому моменту, как я добралась до высоких кованых ворот, я уже успокоилась. Пробка на Ворошиловском дала возможность подумать.
