Я побрела в кухню, хотя собиралась в ванную. Подошла к столу и оперлась на него, глядя в глянцевую поверхность столешницы. Сил не было совсем. Почувствовав слабость в коленях, я опустилась на стул.
В кухню тихо вошел Феликс.
– Яна, как ты вообще жива осталась? – спросил он. – Он смертельно ранен.
– Он меня не трогал, – отрезала я, догадавшись, что мне не верят. – Не знаю, почему не напал. Когда я вернулась, он уже здесь был. Ничего не соображал… Неважно, ясно?
Феликс не проронил ни слова, молча забрал из прихожей сумку и вернулся в комнату. Я пожалела, что говорила с ним так резко, но мне хотелось хоть немного прийти в себя, а не объясняться.
Я слышала, как он негромко заговорил с Эмилем – уговаривает выпить крови, а тот огрызается в ответ и пытается встать. Надо проверить, как сильно меня порвали… Я встала на непослушные ноги и потащилась в ванную.
Когда-то она была чистой и приятно пахла, теперь напоминала поле боя. Кровь размазалась по кафелю и засохла, кое-где собравшись в уже свернувшиеся лужи. Окровавленная тряпка в углу оказалась чем-то вроде покрывала – чужого, у меня такого нет. Я поворошила его ногой – на вид знакомо и вспомнила: это не покрывало, это тяжелая плотная штора из дома Андрея. Я подобрала ее и швырнула в ванну.
Страшно представить, сколько придется отмывать. Эмиль уделал весь дом и меня саму вывалял в крови – майка и джинсы засохли и неприятно царапали кожу, став жесткими.
В зеркало было страшно смотреться, но я встала напротив и осторожно повернула голову, рассматривая, во что превратилась шея. Все не так плохо. Он не порвал мышцы и не вгрызался глубоко. Наверное, потому что я не сопротивлялась.
На бледной коже было два полукруга проколов – от верхней и нижней челюсти. От клыков остались глубокие следы. Все ранки наполнились черной спекшейся кровью, она размазалась и вокруг, но не так много. В прошлый раз меня ею залило. Укус припух и страшно ныл.
Да, любовь вампира – жестокая штука. Она кончается одинаково: ты его любишь, а он тебя жрет. От человеческой любви она отличается шрамами – в душе и на коже, они не умеют любить по-другому. Теперь шрамы, которые оставили оба моих любовника, на моей шкуре навсегда.
С тяжелым вздохом я пустила воду и склонилась над раковиной. Бережно отмыла шею, стараясь не касаться ран. Жадно напилась ледяной воды из-под крана и бессильно уткнулась лицом в сложенные ладони.
Эмиля тоже придется помыть. Но сначала – вытащить пули.
Глава 33
Тряпка оставляла на кафеле бордовые разводы.
Как ни прополаскивай, ощущение, что крови становится только больше. Я ползала по холодному полу и пыталась оттереть этот ужас. Лоб покрылся испариной – малейшие усилия давались с огромным трудом.
Бесполезно. Все бесполезно.
Я поднялась на дрожащих ногах и привалилась к косяку. Голова кружилась от слабости, в ванной мерзко воняло кровью.
Пошло оно всё…
– Яна…
В конце коридора появился Эмиль и оперся рукой на стену – его шатало.
Выглядит кошмарно: красные волосы облепили лоб, расстегнутая сорочка присохла к телу, босой, весь окровавленный и грязный. Израненный так, что страшно смотреть. Правая сторона лица отекла, словно по ней пришелся мощный удар. Из-за слезящихся глаз в кровавой корке на лице остались светлые дорожки. Какого хрена ты за мной поехал, Эмиль? Только нарвался на чудовище… Я все еще не понимала, как он выжил.
Он медленно пошел ко мне, скалясь зло и брезгливо – его бесила собственная слабость. В руке пистолет, не знаю, как Эмиль удерживал его распухшими пальцами – безымянный и мизинец, кажется, перебиты.
– Яна, – мягче повторил он, словно обрел контроль над голосом.
Вблизи меня окутало смрадом застарелой крови, пота и пороха. Не выпуская оружие, он обнял меня за плечи, второй рукой лаская щеку, и начал целовать лицо – нежно, благодаря за кровь и извиняясь за боль. Затем убрал волосы, рассматривая укус.
– Девочка моя, – поцелуи и шепот снова ласкали кожу. – Спасибо…
Кроткий, как в нашу первую встречу: на эту нежность я купилась, принимая ее за любовь. Это его природа, он хищник, вот и пристает с поцелуями, как благодарная собака.
Он думает, я простила его, раз кормила при смерти. Что еще ему думать… Мы расстались со скандалом, а потом я позволила себя укусить. Даже больше: сама напросилась.
– Хватит, Эмиль, – попросила я, закрываясь ладонями от разбитых губ. – Не надо.
– Пойдем в спальню, – хрипло сказал он. – Быстро обработаю раны, и поедем. Здесь нельзя оставаться.
В комнате я помогла Эмилю сесть, вынула пистолет из распухших пальцев и расстегнула рубашку до самого низа. Феликс ходил по комнате, пока я рассматривала израненную грудь. Может быть, мне просто хотелось на ком-то сорваться, но бесил он меня страшно.
– Принеси полотенце, – сухо сказала я. – И намочи хорошо.
Кровь засохла на коже коркой, толком ничего не понять – надо помыть раны. Я надавила пальцами вокруг самой крупной дыры в центре грудины, пытаясь понять, как вытаскивать пулю. Может сама выйдет, если ничего не делать? Или пусть Феликс возится?..
Эмиль пытался поймать мой взгляд, пока я изображала из себя врача.
Неожиданно он перехватил руку, поцеловал запястье – и заметил прокол. Я ответила почти безразличным взглядом, слишком устала, чтобы оправдываться или бояться. Он понял, что я кормила Андрея, но только усмехнулся – приятно и сладко, словно соблазнял. Улыбка на разбитом лице выглядела жутко.
– Рад, что ты не пострадала. Сильно ему досталось?
– Меньше, чем тебе, – тихо ответила я.
И отвернулась, делая вид, что простреленная грудь – самое интересное в моей скучной жизни. Не знаю, как объясню все Андрею… Даже если я надену водолазку с высоким воротником, укус он заметит – я едва двигаю шеей, такое не скроешь.
И мне надо успеть до вечера. Не хочу, чтобы он искал меня, злился, что ушла, потом заметил укус… Ему и так придется сказать, разочарую его еще больше.
– Яна.
Я так увлеклась, что не заметила, что Феликс стоит рядом, протягивая капающее полотенце. Я прижала его, как компресс, к груди Эмиля. Надо подождать, пока отмокнет.
– Сильнее дави, – посоветовал Феликс, как будто сама не догадаюсь. – Кто тебя так? Не меньше четырех же, точно… Спиной повернись, – он небрежно шлепнул Эмиля по шее и тот огрызнулся, скалясь, но дал посмотреть спину. – Ну что, две придется вытаскивать. Сочувствую.
– В смысле? – спросила я.
– Две навылет. Шесть дыр в тебе, Эмиль, как живой остался… Червей бы кормил, если б не жена твоя.
– Бывшая, – тихо, но упрямо сказала я.
– Обезболивающего нет, придется наживую тащить, – Феликс снова полез в свою сумку. – Скажи спасибо, что взял все нужное.
