Меня внезапно заинтересовала темная линия другого берега, вся в низком кустарнике.
Не представляешь, Эмиль, как я сама хочу знать. Но сказать «да» – это затянуть петлю на шее, а сказать «нет» – это тебя потерять. Неопределенность мучит, но в то же время успокаивает – не нужно ничего менять и привыкать к новым обстоятельствам.
Хотя «или нет» меня царапнуло. Раньше он ждал только «да». Но теперь, видимо, даже Эмилю это надоело.
Ну как тут ответить?
– У меня еще две недели, – напомнила я.
Две недели спокойной неопределенности и терзаний.
Я вдруг подумала, что за эти месяцы у него наверняка кто-то был. Какая-нибудь женщина, может быть, не одна. Эмиль любит приятно проводить время, а с моими вечными сомнениями это невозможно.
Ко мне, кстати, тоже подкатил один парень – менеджер из соседнего офиса. Приятное разнообразие, что обычный человек, а не вампир или охотник, но это же было недостатком. Я не хотела, чтобы мой бывший переломал ему ноги в темной подворотне. Эмиль наверняка следит за мной. Да и на машину, скорее всего, опять маячок поставил.
Он вздохнул и перевел взгляд на труп. Прекрасно, лучше заняться работой.
– Значит, пытки, – жестко сказал он. – Нужно найти семью, поговорить с ними.
– Давай я сама, – предложила я, представив, как Эмиль волочет Ларису на допрос. С него так легко сползает личина преуспевающего вампира, что просто ужас – и тогда он тычет пистолетом в голову и страшно скалится. – Но не думаю, что смерть связана с его деятельностью. Он вроде строительством занимался.
– Откуда ты знаешь? – Эмиль прищурился, словно я что-то скрываю.
– Дело в том, что он пропал два дня назад. Сегодня ко мне приходила его дочь, просила найти.
– Почему тебя?
Начинается.
– Потому что я городская охотница, – я не собиралась вдаваться в детали. О том, что хочу встретиться с Андреем, тоже лучше умолчать.
– Если ты закончила, пойдем к машине, – тон стал холодным, Эмиль злился. Дальше давить не стоит – он быстро выходит из себя.
По высокой траве я побрела к «мерседесу». К трупу, как мухи, начала слетаться свита. Хозяева ушли, можно «пировать».
Рядом с машиной Эмиль почувствовал себя уединенно. Я собралась сесть за руль, но он мягко положил ладонь на дверцу, преградив путь, и взял меня за руку. Ладонь была теплой, сухой – и странно напряженной, словно он сдерживал дурь.
– Ты еще долго будешь иметь мне мозги? – тоном, каким обычно говорят комплименты, спросил он.
Слегка размял руку – правую, как всегда, чтобы я за пистолет не схватилась, и прикоснулся губами к пальцам. Я автоматически сжала руку. Если честно, мне нравилось, но на контакт я пойду в одном случае – если ему угрожает смертельная опасность. В остальное время я прячусь в раковину и не решаюсь выйти наружу.
Не знаю, в чем дело. Может быть, привычка, или страх вновь потерять независимость.
– Ты меня расстраиваешь, – сказал Эмиль. – Сильно расстраиваешь, Яна.
– Мне нужна передышка и все, – торопливо пояснила я. – А ты мне обещал три месяца дать подумать, помнишь?
– Помню. Поэтому еще жду.
Мне ни черта не нравился тон, я не смогла его понять. Он надел какую-то новую маску, которую прежде я не видела. Зачем, Эмиль? Мы знаем друг о друге все до последнего крика.
Пальцы медленно двигались, разминая ладонь. Эмиль смотрел мне в глаза, пока я не сдалась.
– Ладно, – вздохнула я. – Давай сходим. В субботу?
– Я за тобой заеду, – лицо осталось непроницаемым. – У меня к тебе просьба. Оденься красиво, хорошо?
А что, стыдно вести меня в приличное общество? Но я почти не разозлилась: это у нас давний бой. Эмиль, наконец, отпустил руку и я села за руль, размышляя, не дурака ли сваляла, когда согласилась на свидание.
Глава 5
Обратный путь был долгим. Небо на горизонте становилось ярче – летом светает рано.
Я уже была на Ворошиловском мосту, когда зазвонил телефон. В центре оживленно даже в это время, а после почти бессонной ночи я не доверяла своим реакциям. Я припарковалась за мостом и взглянула на экран телефона.
Не знаю, можно считать это удачей или нет, но звонил Андрей.
– Да, – немного резковато ответила я.
– Встретимся? – он сказал одно слово и замолчал. Ни «привет», ни «как дела», тон ровный, даже вроде бы добрый, но доброта вампиров часто обманчива.
– Давай, я как раз рядом.
Я оглянулась, увидела, что дорога свободная и отъехала от обочины. Андрей жил в доме моего бывшего мужа, а это недалеко. Через несколько минут я остановилась перед коваными воротами, поджидая охранника.
Дом совсем не изменился – сколько тут всего случилось, сколько он сменил хозяев… Андрей говорил, что строил его сам – значит трех, включая его самого.
Наконец, мне открыли, и я въехала за ограду, строптиво добавив газу. На Андрея я злилась. Эта злость преследовала, как неприятная аура, хотя злиться я не имела права: Андрей ничем не обязан ни Эмилю, ни мне.
Я бросила машину на стоянке и пошла к крыльцу. Небо стало светлее, так что в дверях меня встречал охранник, а не Андрей. Вампиры избегают света, если возможно.
– Хозяин вас ждет, – вампир пропустил меня в дом. – Второй этаж…
– Я знаю, куда идти, – огрызнулась я.
Хозяин! Об этом месте я привыкла думать, как о доме Эмиля.
Я взбежала по лестнице и решительно пошла к кабинету – в доме я прекрасно ориентировалась. Поврежденные пулями стены никто не привел в порядок. Такое впечатление, что дом мэра – это пост, а не жилье. Наверное, так и есть.
Я толкнула дверь и остановилась на пороге. В последний раз я видела Андрея весной.
Он развалился за столом, будто не ждал гостей, и листал толстенную книгу. Заметив меня, Андрей бросил ее на стол и встал.
Мы застыли, рассматривая друг друга.
Выглядел он неплохо. В нашу последнюю встречу его лицо, скажем так, оставляло желать лучшего.
Огнестрельные раны зажили, но оставили некрасивые шрамы под глазом – почти на всю скулу. Один был глубоким, видимо, раздробленная кость не восстановилась до конца. Разбитая челюсть срослась, но с дефектом, асимметрия нижней челюсти бросалась в глаза. И так неровная улыбка стала жутковатой. Вот что бывает, если не обращаешься за медицинской помощью после выстрела в лицо.
Эти шрамы он получил, защищая меня.
– Привет, – он улыбался, не показывая клыков.
Карие глаза осматривая меня с интересом, и без малейших сожалений, словно он не испытывал вины за то, что сделал или наговорил… Ладно, он ведь и не должен?
