Вспомнила, что Зверь вырезал на груди мое имя. Наверное, голый по пояс, он стоял перед зеркалом, кромсая себя по черточке любимым ножом. Имя у меня не короткое. Ему было больно, но резал он наверняка с нездоровым удовольствием. Каждый день смотрел на себя в зеркало, любовался моим именем из шрамов.
Мой любимый больной Зверь.
Но чем я лучше, если за кекс с посыпкой отдала ему свое сердце? Ладно, не за кекс — за все, что он для меня сделал.
Зачем же испортил шкуру безобразными шрамами? Свое тело он любил. Довел его до совершенства, украшал татуировками и пирсингом. Раньше, когда я была с ними, он отдавал мне кольца из сосков, если становился животным.
До сих пор помню его нежную улыбку, волосы, колышущиеся на ветру. Голый, он стоял по колено в траве, а я не могла отвести глаз. Сжимала в горсти кольца из его сосков, еще хранящие тепло.
Тогда я сжала их покрепче и поцеловала собственный кулак. Я так горячо любила моих мальчиков.
Никому, никому не расскажу об этом. Я самой себя стеснялась — той, какой я была. Понимала, но стеснялась. Это только наше, общее. Маленькая сладкая тайна на троих.
Мои тайные воспоминания слишком шокируют окружающих.
Но какими же они были классными…
Я въехала во двор и с облегчением вздохнула. Машина ползла из последних сил. Она мне так надоела кашлем, тряской и почти сдохшими амортизаторами, что я даже к подъезду не стала подъезжать. Бросила на въезде.
Выбралась, потянулась, рассматривая тихую сонную многоэтажку. Люди потихоньку просыпались — всем на работу.
А мне пора домой. Ждать и надеяться, что завтра будет лучше, чем сегодня.
Глава 12
Я вошла в квартиру и привалилась к двери.
Ноги гудели, вымоталась я так, будто не с бывшими встречалась, а вернулась с войны.
Напротив была открытая дверь на кухню. Через нее я видела окно, в которое вползало прозрачное холодное утро. Моя маленькая квартира бывала жутковатой ночами. Такая тихая, что иногда здесь мерещился шепот прошлого. Утро вернуло ей жизнерадостность. Ей, но не мне.
Тихо. Никого нет. Видно Лера дозвонилась до мамы и та ушла по-английски. Какое счастье.
Я прошла на кухню, стянув кроссовки. Мрачно включила электрический чайник и достала мамину кружку. Желтая в ромашках, она мне безумно нравилась. Чем было хуже, тем сильнее хотелось украшать жизнь. Когда год назад я вернулась в мамину квартиру, первым делом купила чайник канареечного цвета.
Мальчики дарили мне украшения и кое-что я продала. Все равно не питала любви к безделушкам. Только одну вещь оставила — пустяковый браслет. Подарок Зверя. Обычная цепочка, а на ней подвески: ключик, сердечко, несколько латинских букв. Их инициалы.
Сердечное признание. Ничего особенного — серебро, а в буквы вставлены фианиты. С руки я его сняла, но продавать не стала. Да и сколько за него получишь? Подарок лежал в шкафу.
На вырученные деньги я сделала ремонт. Жить в загаженной, прокуренной и пропитой квартире, которая некогда принадлежала маме, а затем отчиму, было невозможно. Кстати, я говорила, что оказалась на улице из-за него?
Квартира стала светлой и пахла новой жизнью. За год запах выветрился, а надежды и так давно сдохли. Я пришла сюда не новую жизнь строить. Старую доживать.
Но жизнелюбия во мне оказалось больше, чем я рассчитывала. Яркие краски вошли в мою жизнь.
С чашкой горячего кофе я уселась за откидной столик.
Кухня у меня маленькая, в белых тонах, а линолеум под малахит. Зеленые разводы весело бросались в глаза. Пол получился яркой чертой кухни, потому что мебель была белой. Очень выразительно.
Всю посуду я выбросила, за исключением нескольких предметов. Мамину кружку оставила и бабушкин сервиз — белый с золотой каймой, она очень его любила.
Я подперла голову, глядя в пол. Голова начала гудеть от кофе — у меня всегда так, если не спала ночь. Грустно, как бывает только осенью…
Я встала, отдернула занавеску и распахнула окно пошире.
Мне не хватало воздуха. Не исключено, потому, что сегодня впервые за целый год я снова побывала в «Авалоне».
Я бездумно смотрела в окно, глотая горький кофе. Хорошо, красиво.
Осень подкралась к городу с наветренной стороны. Пахла кострами и желтеющим лесом. Скоро аллеи завалит листвой. Мое любимое время — в основном, из-за багровых кленовых листьев. Жареные каштаны. Спелый гранат. Вот что такое осень для многих. Но мое счастье было в другом.
В кисловатом вкусе мягких яблок-паданок, которое я искала на поляне. Трава еще сочная, изумрудная. Яблоня была раскидистой, давала много тени и плодоносила мелкими плодами. Я ползала на четвереньках, как ребенок, выбирая яблочки получше. Тут же надкусывала, плевалась, если было кисло, а сладковатые и рыхлые, с тонкой, но крепкой шкуркой, съедала.
Кирилла это забавляло.
Помню, он подошел со спины и смотрел, как я шарю в траве.
— Все что найдешь, в рот тащишь. Куплю тебе яблок, Фасолька.
Я оглянулась, рассмеялась. Рот был полон кисло-сладкого яблочного сока, и я подумала, что Зверь рассматривает мои губы, потому что хочет узнать их вкус — вкус диких яблок.
— Ты не понимаешь, потому что не голодал, — пояснила я. — Так вкуснее.
Он вышел на поляну — прямо под дерево и оперся спиной на ствол. Я застыла на коленях, даже очередное яблоко до рта не донесла. Зверь медленно расстегивал рубашку на могучей груди. По позе, томным движениям и интересу в глубине светлых глаз, стало видно: он хочет, чтобы я смотрела.
А там было на что посмотреть.
У него широкие плечи от природы, а мышцы тренированы в драках. Мне безумно нравились маленькие алые соски, каждый сантиметр его татуировок и пирсинг. Нравилось в нем все. Зверь наготы не стеснялся, да и нечего ему стесняться. Светлые, чуть рыжеватые волосы внизу живота — короткие и мягкие, и те ухожены. Мощные бедра, живот и частично грудь покрыты шрамами. Старые боевые отметины, которые он получил, пока еще не стал тем, кто он сейчас.
Листва и ветки отбрасывали причудливые тени на его тело.
— Я люблю тебя, — сказала я, опустила глаза и вгрызлась в яблоко. В рот брызнул кисловатый сок, а я вновь подняла глаза. Зверь не просто так разделся здесь, передо мной, в прохладной сени яблони.
Он скрестил руки, пальцами касаясь плеч.
Руслан перед превращением вел себя иначе. Сутулился, бычился, выпрямив спину, а руки опускал по швам. Ноги широко расставлял, тоже не стесняясь наготы. Если вы регулярно вынуждены раздеваться перед другими, границы расшатываются. Оборотни не видели в наготе ничего особенного.
А поза — это личное, у каждого свой способ унять боль. Каждый по-своему встречал появление зверя.
