Я прильнула к нему, целуя грудь — пыталась успокоить. Как когда-то на встречах в «Авалоне» гладила и целовала его на виду у всех, чтобы он унялся и никому не откусил голову.
У меня огромный опыт успокаивать свирепых мужчин. Мужчин с ножом или огнестрелом. Мужчин, которые могут разорвать тебя на части и сожрать, как оленя.
Мои руки скользнули по его шее, я обхватила лицо.
— Я схожу с ума без нее, — прошептала я.
Руслан не двигался, но дыхание выравнивалось.
— Я не поеду к Кириллу. Прости. Я не подумала, когда сказала.
Мне очень нужно было успокоить его, прежде чем я уеду. Я подняла одну вещь о нем: Рус меня не забыл, но уже попрощался с дочерью и ждет новой жизни.
Его нет смысла винить. Но у меня теперь другая цель.
— Я тебя обманула, — пряча взгляд, простонала я. — Дочка на месте, где и была. Мне до сих пор хочется верить, что она жива. Что похоронили не моего ребенка.
Я подняла навстречу заплаканное лицо, Руслан молча обхватил мои щеки. П глазам я видела: ему меня жаль, как жалеют юродивых.
— Это была она, — тихо сказал он, я закивала и снова уткнулась в могучую грудь.
Я приехала сюда необдуманно.
Не учла, что не знаю, кто враг, а он может быть рядом. Будет лучше, если кроме меня никто не узнает, что в одеяльце были кошачьи кости.
Кроме меня и Леонарда, который унес этот секрет в могилу.
Пока безопаснее молчать. Делать вид, что все идет, как прежде.
А самой искать дальше. Ради этого я была готова на все: пройти по головам или лечь в чью-то постель. Только сначала нужно разобраться, кто за всем стоит, чтобы не сделать зря вещей, о которых потом пожалею.
Я взглянула на Руслана затуманенными глазами — и это была не игра.
— Я, наверное, поеду… Выпью таблетку, посплю… Мне прописали, — я не врала, только антидепрессанты я начала принимать не сразу. Особенно они не помогли. — Завтра станет лучше.
Медленно, как тяжелобольная, я села в машину.
— Ты сможешь вести?
Я кивнула, и он аккуратно захлопнул дверцу.
Я с трудом завелась и на черепашьей скорости выползла со двора. Руслан смотрел мне вслед.
Как только он скрылся из виду, я добавила газу. Руслан не дурак — он проверит могилу. Нужно спрятать улики. Кости и одеяльце придется забрать. А если спросит, почему могила пуста, скажу, что в момент кратковременного помешательства перезахоронила дочь в тайном месте.
Никто не должен знать, что она может быть жива, пока я не узнаю врага в лицо.
Мысли скакали в голове, как блохи. Нужно составить план действий. Решить, куда двигаться…
Снова вернуться в прошлое и вспомнить, что происходило год назад.
Тогда я была не в силах что-то анализировать, но теперь я буду искать. И отыщу, чего бы мне это ни стоило. Живой или мертвой.
Я вернулась к яблоне, забрала куколку, одеяльце. Все до одной собрала кошачьи кости и ссыпала в бумажный пакет. Засыпала могилу рыхлой землей, вернула на место дерн и присыпала сухой травой, листьями и веточками.
Вид яблони перестал меня угнетать. Раньше при одном взгляде на нее перед глазами вставала ночь, пахнущая гнилыми яблоками и сырой землей.
Теперь в моем воображении дерево вновь было залито светом.
Глава 34
До города я добиралась долго.
Тряслась в колее, жалея машину, и рассматривала лес. Ветер влетал в приоткрытое окно, шевелил волосы.
Неожиданно на стекло брызнул дождь, рябой лес стал расплывчатым. Капли били по желтеющей листве, срывали ее на землю. Из окна пахло мокрой осенью.
Время охоты, жирной добычи и драк моих мальчиков со всем живым в округе. А для меня — время надежды.
У меня нет друзей, я никому не могу доверять. Им теперь тоже.
Пока нет.
Я сжала кулак на подвесках. Почему-то я еще ношу этот браслет. Давно могла выбросить. Любовь ли это, тяга к семье, но что-то я чувствовала.
Неожиданно меня пронзила мысль: а вдруг Леонард не навредить мне пытался, а защитить?
Я его не любила. Скользкий, гнилой, алчный человек. Противный, как шакал. У него даже стаи не было, не было семьи, друзей — никого. Его все ненавидели.
Особенно неприятным червяком он начал казаться, когда я узнала, что этот шакал разрыл могилу моей дочери. Везде совал свой нос. Ради чего? Денег и положения? Впрочем, у мальчиков был хороший стол, иногда с него перепадали шикарные объедки.
А менять чужую душу на объедки — о, да, это путь Леонарда.
Но сейчас я бы за жизнь этого слизня все отдала.
Теперь оставалось лишь гадать. Я представляла, как опытный следователь и оборотень пришел ночью к детской могиле и разрыл ее. Увидел вещи: одеяло и куколку. По ним понял, что мы хоронили ребенка, понял, что это наша дочь.
Должен был он и понять, что в могиле останки кошки, а не человека или оборотня. Но ничего не сказал: ни парням, ни львам, ни мне.
Сохранил тайну, хотя знал — кто-то забрал ее, живую или мертвую, и подменил на кошачьи кости. Почему молчал? Зная его, могу предположить только страх. Леонард боялся наших врагов так сильно, что скрыл все.
Этот мир таков, что у каждого рано или поздно появляется вопрос, на который нет ответа. И гложет до конца жизни, вновь и вновь возвращаясь. Свой я буду задавать до самой смерти.
Во дворе я парковалась с опаской, но львы меня не подстерегали.
Я поднялась в квартиру и только открыла дверь, сразу взглянула на обстановку по-новому. Светлая, создает ощущение простора. И ремонт свежий. Маленькая комната на солнечной стороне, но можно повесить шторы… Я заглянула туда: разошелся дождь, барабанил в стекло. Отличная комната! Я все здесь уберу и…
Сердце екнуло, когда я осознала, почему заново оцениваю дом.
Вопреки логике и смыслу, я надеялась, что дочь жива, и мы будем вместе.
Пошатнувшись, я закрыла глаза. Мне стало лучше, но эта эйфория могла обернуться страданием. Если она мертва, а я все выдумала… Мне придется заново это пережить. Это меня разобьет. Может быть, теперь навсегда.
Но даже ради крупицы надежды я была готова все бросить на кон.
И думаю, нужно дать ей имя… Неважно, умерла она или нет, имя должно быть. Руслан был неправ, когда сказал, что мертвым оно не нужно и не дал назвать дочь. Кто он такой, чтобы решать?
Назову в честь бабушки. Ада.
Где теперь ее искать?
Я сжала и разжала кулак. Материнское эго рвалось к ребенку — живому или мертвому, потому что это мое. А разум твердил успокоиться. Только холодный ум поможет справиться в одиночку. Трезвый рассудок — мой единственный союзник, других нет.
