Травница жила недалеко от железнодорожной станции. То и дело слышался поезд, а если ветер дул с той стороны, то доносил запах шпал.
Домик небогатый, старой постройки. Сверху обшит дощечками, выкрашенными в зеленый цвет. На крыше серый шифер. Покосившийся забор потемнел от старости. Я подошла к калитке, заглянула во двор. У крыльца в пыли копошились куры, но собаки не было.
— Есть кто? — смело спросила сестрица и вошла первой.
Я последовала за ней.
Все-таки лучше обеим. Так правдоподобнее. Разве я бы не сопроводила сестру, если бы она залетела от оборотня? Ну, на самом деле — нет. Но вроде бы, у нормальных людей принято поддерживать друг друга в трудную минуту.
Куры разбежались с дороги, скрипнула дверь — Лера уже изучала сени. Напряженная фигура говорила, что она ждет от дома травницы чего-то ужасного. В сенях было тихо, прохладно и удушающе несло сушеными травами. Некоторые были такими противными — вроде полыни, что запершило в горле.
— Что вы хотели? — раздался женский голос.
Мы подпрыгнули, а Лера еще и покраснела, словно ее застукали за неприличным.
Женщина стояла позади, в синем подпоясанном халате, с цинковым ведром. Она налила воды в противень, стоящий у крыльца — для птицы, пока слушала, как мы сбивчиво объясняем, что ищем травницу.
— Зачем вам? — она внимательно осмотрела меня с головы до ног. Я не чувствовала в ней оборотня — обычная женщина, и в нас она не опознала мохнатых.
— Хочу купить кое-что… для сестры, — сказала я.
Лера кинула на меня мрачный взгляд.
— Нам нужна трава для аборта, — добавила я. — Сказали, вы продаете.
— Не могли вам такого сказать, — уверенно заявила женщина. — Эту траву не используют. Наоборот следят, чтобы в травяной чай не попала или в муку… Вредная трава эта. Кто вам сказал такое?
— А это важно? — спросила Лера. — Просто продайте пучок.
— У меня ее нет. Вы чем слушаете? Ее давно не собирают, девочки. Для чего она вам, ну-ка говорите. Что, аборт делать? — она смерила нас взглядом, заметив, как мы мнемся. — Девочки, обратитесь к нормальному врачу… Это старый способ. Он страшный. Вы этого до конца жизни не забудете.
— Я Оливия, — сказала я.
Мне надоело играть, а еще надоели пустые причитания.
Страшно. До конца жизни не забудете. Да, не забуду! Но кто ты такая, чтобы об этом судить?
— Оливия из «Авалона», — добавила я с черствым лицом.
Женщина стремительно побледнела. Если она и планировала сделать вид, что не узнала меня, что ж — у нее не вышло.
— Почему вы испугались? — я подошла ближе.
По лицу я пыталась прочесть, что она скрывает. Но женщина как-то внутренне собралась, скрывая чувства.
— Ко мне приходили по поводу вас, — прошептала она. — Год назад.
— Кто?
— Хозяева «Авалона», — еле слышно прошептала она.
Я хмыкнула: значит, мальчики тоже шли по следу. Только ничего не нашли.
— Расскажите, как действует трава, — сказала я. — Или они придут вновь.
Травница глубоко вздохнула и взглянула исподлобья — неожиданно робко для ее возраста.
— Проходите, — тихо предложила она. — Поговорим.
На заднем дворе к дому примыкала открытая веранда. Темные, покрытые прозрачным лаком доски были старыми, местами лак помутнел и растрескался.
Между столбиками, поддерживающими навес, были натянуты веревки, на которых полоскались занавески. То ли их сушили, то ли для красоты повесили. Мы расположились за столом, хозяйка предложила чай, сушки и яблочное варенье. Кусочки яблок в янтарном сиропе были прозрачными.
— Домашние, — уточнила она.
С веранды открывался прекрасный вид на задний двор. Забор по периметру заметало кустами малины и смородины, центр накрыла тень от раскидистой яблони. На изумрудной траве валялись некрупные яблочки вперемешку с сухими листьями.
Несмотря на это, я не вернулась в прошлое, где пахло сырой землей, гнилыми яблоками и моими слезами.
— Траву я не дам, — твердо заявила травница.
Я пригубила чай с запахом смородинового листа и мяты.
Женщина сгорбилась напротив, скомкав синий передник на коленях. Руки были крупными, с узловатыми пальцами, искривленными от тяжелой работы.
— Расскажите, как она действует, — мягко попросила я.
Женщина боялась меня — вернее, моих покровителей. Боялась, что парни придут к ней и спросят вместо меня. В этом городе меня боялись и презирали за одно и то же.
— Она вызывает у плода превращение… Девочки, это кошмар.
— Зачем тогда используют? — гортанно спросила сестра.
— Раньше женщины не могли пойти к врачу, чтобы избавиться от ребенка оборотня. А средство надежное. Только страшное.
Я могла бы каждое ее слово примерять на себя, но пила чай и слушала ее. Словно не обо мне это.
— Оно убивает ребенка? — спросила я. Сестра взглянула на меня, сведя у переносицы брови. Мой вопрос ее интуитивно пугал.
Травница покачала головой.
— Если жизнеспособный, не всегда, — тихо сказала она. — В том и ужас.
Я тихо выдохнула.
Моя дочь родилась мертвой. Я так считала — она не дышала. Кир и Руслан считали так же. Значит, она действительно мертва? Или нет? Я ощутила приступ страха. Неуютно было думать, что она действительно умерла.
Мне нужна надежда! Я не хочу обратно во тьму.
— Скажите, — я умоляюще сложила руки. — Хотя бы один шанс, что ребенок может выжить, есть?
Я смотрела так, что ни у кого не осталось сомнений: для меня это больная тема. И очень важная.
Я игнорировала сестру, одно было важно — глаза травницы. Я старалась уловить малейшее изменение выражения. Упущу что-то — и не пойму, что мне врут.
— Не знаю, — ответила она. Худший ответ на свете. — После обращения шансов больше, дети оборотней живучи. Но точно я не знаю, девочки.
— Спасибо, — я болезненно, но лучезарно улыбнулась.
