–Какого хрена ты молчишь?
Теперь, когда он выпустил пар, с ним можно поговорить адекватно.
Глава сороковая. Варя
Я упускаю момент, когда поведение Егора ощутимо меняется. Он садится ровнее, делая опору на стол, начинает говорить тише, но быстрее и сосредоточеннее, а когда я украдкой бросаю на него осторожный взгляд, то вижу, что изменилась даже его мимика: между тёмных бровей небольшая складочка, уголки губ опущены вниз, сосредоточенный взгляд устремлён на столешницу, на которой, кажется, перед Егором ничего нет.
Опускаю взгляд на экран телефона, но вижу не открытую в Гугле вкладку, а сидящего за столом серьёзного и собранного Егора. Что-то в мозгу чешется, и не успокаивается до тех пор, пока я снова, совсем осторожно, не поднимаю на него взгляд из-под ресниц.
Я специально прислушиваюсь к мыслям в голове, а не к этому серьёзному разговору, но всё равно слышу голос Егора. Его невозможно не услышать, он словно наполняет пространство чем-то тягучим и приятным, вроде молочного шоколада, но с горчинкой и запахом апельсина.
У меня нет сил отказать себе в маленьком удовольствии. Я закрываю глаза, сглатываю и вся обостряюсь в слух, чувствуя, как голос Егора наполняет всю меня тёплым солнечным светом. Таким, какой бывает поздней осенью и ранней весной – редким, не таким обжигающим и чуть менее ярким, чем летом.
Когда снова приоткрываю глаза, понимаю, что меня поймали с поличным: Егор продолжает разговор, только теперь уже он слушает, а не говорит, и смотрит чётко на меня.
И слабо улыбается уголком губ, когда понимает, что и я поймала его взгляд. Это мимолётная, скорее даже неосознанная улыбка, которая исчезает слишком рано. Я даже начинаю думать, что она мне просто привиделась.
Я не знаю, как объяснить это. Я не знаю, нужно ли это вообще хоть как-то объяснять, потому что мы сидим и просто смотрит друг на друга – глаза в глаза. Без слов и жестов, без киношных «фейерверков», без переворачивающегося с ног на голову мира.
Просто, тихо, спокойно.
Но почему-то именно этот взгляд позволяет мне окончательно понять: это мой человек.
Егор заканчивает разговор немного странно по моему мнению: просто молча отключается, роняет руку с телефоном на столешницу, а затем неожиданно опускает голову и закрывает глаза.
Это не ради «пожалейте меня» и, я почему-то уверена, не традиционный отходняк после сложного разговора.
И Егор подтверждает это, словно прочитав мои мысли, когда на миг задерживает дыхание, а затем тихо, вообще едва слышно выдыхает:
–Пиздец.
Качает головой, словно отгоняет ненужные мысли, и уже в секунде от того, чтобы снова стать держащим ситуацию под контролем мужчиной. Я уверена: он бы так и сделал, и у него наверняка успешно вышло бы играть эту роль. И, наверно, никто ничего и не заметил бы.
Но есть одна маленькая деталь: я уже стою за его спиной. И, когда Егор выпрямляется, тянусь и обнимаю его руками за плечи. Это не самая удобная поза, но это всё, на что я способна в этот момент.
–Пожалуйста, не думай, что я считаю тебя слабым, – торопливо прошу я и невольно обнимаю его ещё сильнее, до почти болезненного напряжения в мышцах рук.
–Я и не думаю, – просто отвечает Егор.
Мой облегчённый выдох приходится ему прямо в шею – обычно у мужчин пунктик на любые проявления заботы и поддержки. Они почему-то уверены, что эти жесты делают их слабыми и никчёмными. Корчат из себя всесильных непробиваемых титанов, не желая понимать, что порой людям нужны поддержка, внимание и просто человек рядом.
Я не умею утешать, не умею подбирать правильные слова и делать те нужные вещи, которые гарантированно успокоят и вселят надежду в светлое будущее. Все слова обычно вылетают у меня из головы, а на языке вертится несусветная ерунда, которую, если ляпну, потом никогда не забуду, потому что буду ещё пару лет сгорать со стыда.
И единственное, что сейчас приходит мне на ум, звучит банально настолько, что я с силой прикусываю язык, но всё равно не могу просто промолчать.
–Что сказал тебе отец?
Мой голос тихий и дрожащий.
А Егора, когда он отвечает, спокойный и лишь немного удивлённый.
–Ты не слышала?
–Не хотела подслушивать, – признаюсь я и тут же смущаюсь своих слов, потому что всё это ужасно глупо.
Но Егор так не считает. Он осторожно поворачивается вместе со стулом, высвобождаясь из моих объятий, а затем делает кое-что такое, чего его кресло на колёсиках может просто не выдержать: тянет меня за руку и усаживает себе на колени.
Это довольно забавное ощущение, и я невольно улыбаюсь, когда понимаю, что мои ноги не достают до пола, но тут же обеспокоенно смотрю на Егора, потому что я сейчас – совсем не пушинка. Ему, должно быть, тяжело.
Но он не показывает никакого дискомфорта или чего-то такого. Егор просто смотрит – с немного усталой нежностью и собравшимися в уголках глаз морщинками.
Глава сорок первая. Егор
У меня есть одно слово для определения последних капитальных событий в жизни, семье и на работе: пиздец. Если точнее: лютый пиздец.
Я понимаю, что это ничего, что у всех бывают проблемы, да и у меня самого бывало и похуже, и побольше, и всё вместе. Просто иногда случается так, что проблемы наваливаются одна за другой, и у тебя просто не получается разобраться со всем и сразу. И усталость и вызванное ею раздражение накапливаются с каждым днём, чтобы в итоге добраться до наивысшей точки кипения.
Обычно я справлялся с этим хорошим трахом на всю ночь, чтобы утром аж мышцы ломило. Один раз набухались с Ильёй, но это привело к ещё большим глупостям, поэтому я для себя решил, что такой способ снятия напряжения мне не подходит.
Я совершенно точно никогда не думал о том, что успокоить расшалившиеся нервы может одна маленькая очаровашка, сидящая у меня на коленках с нашими детьми в животе, который, кажется, стал ещё огромнее.
–Так что он сказал? – Осторожно повторяет она вопрос и тут же заглядывает мне в глаза, пытаясь понять, можно ли ей спрашивать и стану ли я давать ответ. Я не успеваю даже рот открыть, а она уже торопливо волнуется: – Не говори, если это слишком личное! Я просто...
–Он послал меня, – перебиваю её.
Варя замолкает с приоткрытым ртом и виноватым видом. Наверняка уже обвиняет во всём себя.
И подтверждает это, едва начинает слабо качать головой.
–Боже, Егор, прости, это все гормоны. Мне нельзя было вообще просить тебя о чём-то подобном. Это было очень эгоистично с моей стороны, прости.
Она говорит не на эмоциях, без надрыва и истеричных ноток в голосе. Варя говорит твёрдо и уверенно, она действительно понимает, что делает и за что просит прощения. И это почему-то невольно подкупает. Мы все иногда принимаем неправильные решения, но далеко не все могут признать ошибку и попросить за неё прощения.
