На самом деле герцог прекрасно понимал, что если перенести свадьбу, это повлечет за собой огромное количество неприятностей.
Не менее шестисот гостей уже получили приглашения, разосланные леди Эдит при помощи секретаря, позаимствованного в конторе мистера Фоссилвейта.
В замок рекой стекались подарки, и картинная галерея была почти полностью ими заполнена. Леди Эдит беспокоилась, что некуда будет сложить дары, которые, по ее мнению, везет из Америки миссис Ванде вилт.
Герцога обилие подарков поразило несказанно.
— Но я же ни разу не видел половину этих людей или по крайней мере не видел их с детства, — говорил он, изумленно разглядывая груды коробок. — Не понимаю, зачем они тратят на меня такие деньги.
Леди Эдит только смеялась.
— Как ты наивен, Сэлдон! Ты должен понимать, что свадьба вообще большое событие в скучной сельской жизни — а тем более такая, после которой у тебя появятся деньги и ты сможешь в будущем тратить их так же широко, как твой отец.
Герцог помрачнел.
— Если ты думаешь, что я собираюсь тратить деньги жены столь же расточительно, как отец тратил свое состояние, то ты ошибаешься!
Он произнес это очень сердито, но леди Эдит вновь лишь весело рассмеялась.
— Конечно же, я не предлагаю тебе стать мотом! Но в то же время, мне кажется, твои соседи уже соскучились по пирушкам, надо сказать, иногда довольно беспутным, которые закатывал твой отец каждый раз, приезжая в замок.
— С пирушками покончено, — категорично заявил герцог. — По крайней мере до тех пор, пока не будут выплачены все долги и починены крыши на домах фермеров, пенсионеров и наемных работников.
— У твоей жены на этот счет может быть свое мнение, — заметила леди Эдит.
Она хотела всего лишь отвлечь его от мрачных мыслей и, только когда уже произнесла эту фразу, поняла, что допустила бестактность. Губы герцога сжались, на скулах заходили желваки.
Только сейчас он по-настоящему пожалел, что согласился жениться на состоятельной девушке и, что еще хуже, на американке!
Так как леди Эдит отличалась особенной проницательностью во всем, что касалось мужчин, она была намеренно немногословна, когда речь заходила о Магнолии, и никогда не расхваливала ее красоту.
«Пусть сам увидит», — думала она, надеясь на то, что ее молчание заинтригует герцога.
Но шли недели, горы писем и телеграмм с указаниями, требованиями и информацией пересылались туда и обратно через Атлантику, и леди Эдит замечала, что герцог все больше и больше уходит в себя и растущую между ними стену непонимания становится все труднее и труднее пробить.
Объявления о его помолвке в газетах еще сильнее испортили положение. Она понимала, что герцог под предлогом занятости специально избегает встреч со всеми, кто хотел его видеть.
Леди Эдит знала, что ему тяжело, но иного выхода из той ситуации, в которую их поставил его отец, она не видела.
Герцог подал ей бокал шерри. Леди Эдит отпила немного и улыбнулась:
— Не хочу жаловаться, Сэлдон, но я совершенно измотана. Тебе очень повезло, что на моем месте был не ты.
— Извини, что не могу сказать «спасибо» более любезно, — произнес герцог с той легкой грубостью, которая, по мнению кузины, делала его особенно привлекательным.
— И еще мне очень жаль, что ты не увидишь мистера Вандевилта до свадьбы. Он очень обаятельный и образованный человек; я уверена, вы с ним поладите.
Говоря это, она думала, что присутствие мистера Вандевилта хоть немного сгладило бы впечатление, которое, несомненно, произведет миссис Вандевилт на будущего зятя.
Она, как показалось леди Эдит, прибыла в Саутгемптон в наихудшем расположении духа, и то, что на протяжении всего плавания ей приходилось страдать от морской болезни, естественно, не улучшило положения.
Первым делом миссис Вандевилт потребовала подать ей экстренный поезд, который отвез бы в Лондон мистера Вандевилта, ее саму, Магнолию, а также груды багажа и целую армию слуг.
Организовать экстренный поезд в столь короткий срок было практически невозможно, поэтому ей пришлось довольствоваться целым вагоном первого класса, но, по мнению леди Эдит, и он был переполнен.
Даже она, привыкшая к причудам американских миллионеров, была поражена, увидев, какое количество багажа взяли с собой три человека в девятидневное путешествие.
Они везли с собой не только курьера, секретарей и помощников секретарей для ведения дел, но еще двух камеристок для Магнолии и миссис Вандевилт и двух лакеев для мистера Вандевилта.
Кроме того, леди Эдит заметила четырех, если не больше, охранников, неотлучно находящихся рядом с членами семьи, и еще нескольких молодых людей, которые, как она подозревала, были репортерами и фотографами.
Когда они прибыли в «Савой», оказалось, что багаж, занимающий два контейнера, состоит не только из невероятного количества подарков, но еще из предметов роскоши, которые, по мнению каждой американской миллионерши, были крайне необходимы в любом путешествии.
Вместе с бельем миссис Вандевилт и ее личной серебряной посудой через Атлантику переправлялись пледы для ног и горностаевое покрывало для кровати.
Леди Эдит сгорала от желания рассказать герцогу об этих причудах и вместе с ним посмеяться над ними, но, решив, что на него это не произведет хорошего впечатления, предпочла промолчать.
Вместо этого она сказала:
— Мне очень жаль Магнолию. Она обожает отца и сильно расстроена тем, что с ним случилось, и тем, что он не сможет присутствовать на венчании.
Герцог поджал губы, но ничего не сказал. Леди Эдит продолжала:
— Ты, конечно же, увидишь ее завтра на семейном ужине, который я организую накануне свадьбы. За столом будет всего тридцать человек или даже двадцать девять, если учесть, что мистер Вандевилт не сможет прийти.
— Фоссилвейт сообщил мне, — произнес герцог, — что получил письмо, которым его вызывают в Лондон сразу после прибытия Вандевилтов. Но, я полагаю, у них будет время поговорить с ним до того, как они переедут из Лондона к Фаррингтонам.
— Об этом можно не беспокоиться, — ответила леди Эдит. — Я встретила мистера Фоссилвейта в «Савое». Все бумаги были уже готовы, и он покорно ждал, пока мистер Вандевилт или его супруга не соизволят его принять.
— Я полагаю, — после секундной заминки произнес герцог, — что должен радоваться его деловитости, но даже сейчас, Эдит, я с трудом справляюсь с желанием отменить все это.
Леди Эдит ойкнула.
— Если ты хотя бы попробуешь такое выкинуть, я перестану с тобой разговаривать! — воскликнула она. — Приготовления к твоей свадьбе стоили мне нескольких лет жизни, и, если ты все испортишь, мне кажется, я тебя убью!
— Возможно, смерть будет лучше той пытки, на которую ты меня обрекаешь!
