В окна коридоров светило яркое весеннее солнце – год на Алитене намного длиннее привычного, по староземному исчислению, и весна тоже длилась долго. Слёзы застилали глаза, катились по щекам, внутри поселилась опустошённость и мрачно ворочалось ещё что-то незнакомое.
– Мари! – голос Радта резанул, вырывая из тоски и сожалений. О нет, только не он, только не сейчас! – Ты почему грустная? Развеселить тебя?
– Отвали, урод.
– Мари, – Радт приблизился, зажимая меня у окна, запустил руку под юбку. – Ты разве забыла, с кем говоришь?
Я бросила взгляд на улицу. Где-то там сейчас спускаются по лестнице или уже садятся в машину люди, которые, возможно, мой единственный шанс на свободу! А я снова должна развлекать племянничка и дожидаться поощрений от его дяди!
– Не забыла! – в груди что-то запульсировало, вырываясь наружу. – Ну же, давай! Задери мне юбку, разорви бельё! – я рванула блузу, стрельнувшую веером пуговиц. Сделала шаг.
– Э-э-э… Мари, ты чего?
– Боишься? Смелость в туалетах и чуланах осталась? Да в дядином кабинете?
Радт отступил назад, я буквально впитывала его растерянность. Тёмное и чужое в груди росло, увеличивалось – я впервые по-настоящему ощутила свою тень, всю её бездонную жажду и полнейшее ледяное безразличие.
Много позже я поняла, чего на самом деле боятся люди, почему так к нам относятся, почему считают необходимым запечатать – или отдать кому-то под контроль. А тогда всё, что безумно долго сдерживала в себе, всё, что сохраняла вопреки приказам Трамма, мои желания и моя боль прорвались тёмной, мрачной лавиной.
– Ну же! – я протянула руку к ширинке Радта, не обращая внимания на собравшихся вокруг воспитанников. Любопытство, страх, ожидание, возбуждение – эмоции вливались безудержным потоком, питая и усиливая тень.
Крик. Но тени безразлично, она чует энергию, привычную и живительную, и пьёт, пьёт до дна.
– Мари… что ты…
Тень оборачивается, Адель – лишь маленькая песчинка внутри бесконечной демонической сущности, которая голодна. Вечно голодна. Она может разрушить пансион, но её границы стягивают зелёным огнём печати повиновения. Их не прорвать, они сильнее и ярче, чем всё, виденное мной до этого.
Кайл и Брейн. Их энергия тоже знакома и тоже легко впитается в тень, даже настраиваться не нужно. Шаг. Взгляд тьмы из-под сияющих золотом век.
– О, твою ж… – поток растерянной брани с примесью ужаса не интересен тени. И тело впереди, иссушенное, выбеленное до синевы, распадающееся осколками от удара о пол. В нём нет больше жизни, он не вкусен.
Визг, вопли, разбегающиеся воспитанники.
– Что тут происходит?! – рык Трамма.
О, нет, что я сделала с Радтом?!
Вид отвратительных пепельных черепков, оставшихся от парня, привёл меня в себя. Ещё два постаревших на добрую дюжину лет тела извивались на полу, и несколько мгновений я боролась с тенью, чтобы остановиться. Бросила взгляд в окно. Выходящие из здания мужчина и женщина оказались последней каплей.
Всё произошло в считанные минуты! Я ещё могу успеть!
Кажется, ни о чём другом не думала – только бы Трамм не приказал! Только бы не остановил!
Он приказывал, конечно. Но все его приказы были пропитаны ужасом, осознанием непоправимого, чувством вины, страхом за собственную задницу и много чем ещё, что моя тень радостно поглощала.
Я слетела по лестнице, наверное, быстрее, чем может человек, в доли секунды оказалась снаружи. Мужчина и женщина, имени которых не помнила, садились в аэролёт уже за оградой, и я бросилась к ним, даже забыв, что на мне разодранная блуза.
Путь к воротам попытался преградить немолодой охранник, и я снова ощутила пульсацию в груди. Тень полыхнула, забирая своё, охранник схватился за сердце, обмякнув. А я рванула к машине, задирая руки, крича, рыдая. От силы желания сбежать даже тень отступила обратно во тьму, где ей и положено быть. Ворчливо сожалея об оставленной позади вкусной пище из целой толпы юнцов и девственниц.
Наверное, представители дяди с тётей знали, кто я. Иначе почему вид растрёпанной девицы, светящейся золотом, с хлещущей из-под левой груди кровью не вызвал у них паники и не ввёл в ступор?
Они даже открыли дверь! А ведь я могла сожрать обоих и не заметить!
Только забравшись в салон ощутила, как меня трясёт. Женщина накинула мне на плечи покрывало, притянула к себе, и неожиданно я совершенно по-детски разревелась, уткнувшись в мягкую грудь под лёгкие поглаживания волос.
Полёт помню смутно. Наверное, мы сразу направились к Лучу, потому что когда послышался привычный звон с призывом Трамма, были уже далеко, где-то на другой планете. Зов звучал отдалённо и ищуще, не настолько сильно, чтобы я сразу же бросилась на него.
Помню какую-то старуху, шепчущую непонятные слова над моей раной. Помню встречу с дядей и тётей – я никогда их не видела, но тень признала родню, свернувшись под грудью маленьким шариком тьмы.
Помню несколько перелётов. Помню, как впервые попала на наш остров, не в состоянии поверить. Всё ждала какого-нибудь подвоха, очередных претендентов на «чудесную девочку», или Трамма, который в конце концов найдёт меня даже на Третьей.
Но Трамму было не до того. Не представляю, сколько усилий орден потратил, чтобы замять дело. А сам Трамм – чтобы объяснить родне, что случилось с племянником. И родителям ещё двоих воспитанников.
Конечно, виновата опасная меченая, тайком пробравшаяся в пансион. Конечно, меченых следует нейтрализовать, а то и сразу избавляться. Они ведь не люди и не знают жалости.
Конечно, я представляла, какой теперь у Трамма ко мне счёт. Да и у всего ордена, которому пришлось на время затаиться. И безумно боялась, что рано или поздно они до меня доберутся.
Но сейчас, после встречи с Ша-Дарром, всё изменилось.
Где-то далеко, на пределе слышимости, гудел привычный звон, доносились обрывки въедливого запаха, но сейчас они не задевали меня. Взгляд упал на ошмётки рубашки Даны. Какое-то время я теребила её, рассматривая, после резко поднялась. Я больше не та девочка, я не стану прятаться и буду действовать! И моему мужчине не придётся сражаться в одиночестве.
Сделав несколько дыхательных упражнений, я оделась и отправилась на соседнюю половину дома. Трамму не добраться сюда в открытую, значит, у меня пока есть время.
Тётя покачивалась в кресле на излюбленной тенистой террасе. Дяди не было видно, и не нужно. Поначалу я и его побаивалась. Мало ли, что может взбрести на ум мужику?
