— Ладно, не заводись, — Лесков скрестил руки на груди в непроизвольном защитном жесте. — При встрече извинюсь.
— Да уж сделай одолжение! Нет, ну что за люди… Стараешься для них…, - на миг Вайнштейн замолчал, желая перевести дух, после чего уже, смилостивившись, спросил, — Как твоя вылазка прошла?
— Не очень. Один погиб, двое ранены.
— А чего ты не помешал? С нашим зрением можно в муху попасть, не то что в разъем между доспехами робота.
— А сам тогда чего не стреляешь?
— Да мне и тут работы навалом. Я сплю, хорошо если четыре часа в сутки. От кофе уже тошнит. Ладно, не суть важно. Лучше скажи, зачем ты меня искал?
— Хотел узнать, что за побочные эффекты вызывает наше лекарство? — с ходу придумал Дима.
— Ах это… Так это потому, что использовалось на поздней стадии. Я вот о чем подумал… Дал бы ты мне свою кровь на анализ.
— Зачем?
— Хочу сравнить, отличается ли она от моей. Может, у тебя есть какие-то особенности ДНК, которые отвечают за ускоренную регенерацию. У полукровок такое редко встречается, но вдруг повезет. Может, нам удастся создать какое-то лекарство на основе твоей крови, позволяющее солдатам быстрее залечивать раны.
— Тогда конечно, если нужно, — согласился Дмитрий. — Но потом ты выведешь меня отсюда?
— Само собой.
На миг врач удивленно посмотрел на Лескова:
— Послушай, а как ты вообще попал в это крыло?
— Я воспользовался внушением, — солгал Дмитрий, не желая подставлять под удар дежурную и Катю.
— Допрыгаешься, честное слово! — пробормотал Альберт. — Ладно, пойдем, пока Эрика не вернулась, хватит с тебя на сегодня приключений.
Глава III
Кровь Дмитрия, на которую Вайнштейн возлагал большие надежды, на деле оказалась такой же, как у всех остальных. Она не обладала свойствами, необходимыми для ускоренного заживления ран, поэтому вскоре врачу пришлось отказаться от своей идеи разработать на ее основе лечебную сыворотку. В свою очередь, Дмитрия эта новость обрадовала еще меньше. Если бы задумка Вайнштейна удалась, то, конечно, пришлось бы рассказать Полковнику о некоторых особенностях своего организма, но выгоды от этого признания было бы куда больше, чем вреда. Подобная разработка могла бы не только пригодиться в госпитале, но и улучшить репутацию Дмитрия в глазах общественности. К тому же, Лескову больше не пришлось бы подставлять шею, поднимаясь на поверхность. Возможно, он бы даже смог повлиять на то, чтобы в проклятых вылазках перестал участвовать и Иван. Про Рому Дмитрию вообще было страшно думать. Суворов не блистал даже на обучении. Он часто промахивался и «погибал» чуть ли не каждую тренировку. Подобные неудачи сказывались и на состоянии самого Ромы: на нервах парень почти не спал и практически ничего не ел, отчего в последние дни и вовсе начал походить на тень.
Иван разделял опасения Лескова за их общего друга. В какой-то момент он не на шутку схлестнулся с Кириллом Матвеевичем, желая убедить того не отправлять Суворова на поверхность. Парень даже попытался пригрозить Ермакову, что если Ромка покинет территорию базы, то он, Иван, сам больше наверх не пойдет. Однако Кирилл Матвеевич мигом охладил пыл зарвавшегося просителя, заявив, что тогда приговор Лескова будет приведен в исполнение.
Последние четыре дня для троих друзей стали самыми напряженными. В течение этого времени Ермаков-младший каждый день являлся за Ромой, чтобы забрать его со своей группой на поверхность. Однако, когда парень, бледный как смерть, уже распрощавшись с Димой и Иваном, уходил, что-то происходило, и Рома буквально через несколько минут возвращался обратно в казармы.
— Вроде опять сказали, чтобы оставался, — растерянно и в то же время с облегчением объяснял Суворов своим обрадованным друзьям. Иван искренне удивлялся переменчивому настроению сына Ермакова, но вот Димина радость была скорее наигранной. Он не знал, как долго ему удастся внушать Алексею, что ему не надо брать Рому на поверхность. Пока Ермаков-младший лично приходил за солдатами, игра в переглядки могла продолжаться до бесконечности, но если однажды он пришлет вместо себя кого-то другого? Что делать тогда?
— Надо мной уже все солдаты ржут, — с улыбкой рассказывал Рома. — Уже подозревают, что на мне лихтин плохо смотрится, поэтому меня не берут.
— Тебя не берут, потому что ты помрешь на первом же шагу, — мрачно ответил Иван. — Надо что-то придумать, чтобы они окончательно от тебя отвалили. Я после вылазки с Лесковым все никак оправиться не могу, так еще ты тут… Герой России. Сидел бы в штабе, какой-нибудь херней занимался, нет же, всем приспичило тебя на поверхность гнать. Идиоты! Как будто там без тебя трупов мало!
— Ты как всегда умеешь «приободрить», — беззлобно огрызнулся Суворов.
— А что, мать твою, я должен сказать: верь в себя, и ты не сдохнешь? Извини, но там так не работает.
— Но Дима же как-то попал в своего первого робота. Может, и мне повезет.
— А с чего ты решил, что это он попал? Там много, кто стрелял.
Дмитрий спорить не стал. Там действительно стреляли сразу несколько снайперов, поэтому считать этого робота своей первой победой он не торопился. На самом-то деле ему вообще было безразлично, сколько железяк у кого на счету. Пока что все эти достижения не приносили великой пользы. Вражеские роботы попадались только на живца, причем живца в прямом смысле этого слова. Прежде была мысль отвлекать их какими-то механизмами или даже животными, вот только машины «процветающих» игнорировали их, если где-то поблизости затаился человек. Они всегда передвигались группами, и, даже если снайперу удавалось деактивировать одного из роботов, остальные машины обязательно начинали палить именно по человеку.
Диме и Ивану приходилось подниматься на поверхность два раза в неделю. Прежде Бехтерев любил пятничные вечера, но теперь он ненавидел этот день так же сильно, как вторник. В эти дни он чувствовал себя так, словно отправлялся играть в «русскую рулетку». Среди их группы были настоящие герои, которые не боялись умереть за родину, вот только Иван к таким не относился. Его охватывала бессильная злоба, когда кто-то говорил: «за родную землю умереть не жалко». Как будто это березовая роща да ручей горный нашептали: «погибайте за нас, дети мои», а не пузатые продажные мудаки в костюмах, устроившие всю эту заварушку. У Ивана не было, за кого умирать, но у него были те, для кого нужно жить. В первую очередь, его маленькая дочь. Каждый раз, когда он уходил на поверхность, девочка не могла заснуть. Вика сидела на своей кровати и крепко прижимала к груди своего единственного спасенного дракона. Почему-то ей казалось, что, если она выпустит его из рук, с папой случится что-то плохое. Она успокаивала себя собственной выдумкой, будто огромная крылатая тень защищает ее отца от железных чудовищ, которых прислали сюда глупые люди. Девочка даже не считала их злыми — именно глупыми. Разве умные люди могут желать войны?
