— Как твое самочувст…
— Как работа в госп…
Они начали одновременно, пытаясь разбавить неловкую паузу, и так же одновременно прервались. Затем Лесков улыбнулся и уже спокойно спросил:
— Как работа в госпитале?
— Стало чуть полегче, — ответила Катя, улыбнувшись в ответ. — Но все равно раненых очень много. На сон остается всего несколько часов.
— Некоторые из медперсонала уже начали возвращаться на свои станции…
— Да, чтобы сбежать от работы. Якобы все необходимое уже сделано, дальше справляйтесь сами. Я думаю подождать еще как минимум неделю. Потом возьму пару дней выходных, чтобы побыть дома, и обратно сюда.
— Тебя отпустят во второй раз? — Лесков вопросительно вскинул бровь.
— Конечно, «владимирские» поддерживают желание людей помогать друг другу. Да и Стас всё понимает. Он и сам хотел пойти поработать в госпиталь, но руководство посчитало, солдаты должны оставаться на своих местах… Ну а ты как? Как твое самочувствие?
— Хорошо. Я бы даже сказал, лучше не бывает.
— Я приятно удивилась, узнав, что тебя пригласили в совет.
— Я тоже, — Лесков тихо усмехнулся.
Прозвенел звонок, и вскоре в коридоре они остались совсем одни. Катя почувствовала, как ее сердце начинает биться сильнее. Дмитрий что-то рассказывал о своем новом роде деятельности, а она даже толком не могла сконцентрироваться на этом разговоре. Сейчас, наконец оказавшись без посторонних, ей безумно хотелось обнять его и сказать, как сильно она его любит. Хотелось прижаться к его груди, закрыть глаза и стоять так до скончания века. Если бы Лесков только знал, как сильно она по нему скучала.
Находясь на «Владимирской» Катя ловила каждую новость, касательно «процветающего». Со Стасом она играла в идеальную для посторонних глаз семью, но в своих мыслях она все сильнее влюблялась в Лескова. Случившееся с Адмиралтейской страшно поразило ее, и впервые Белова всерьез задумалась о том, что, быть может, находясь со Стасом, она совершает жестокую ошибку. В первую очередь по отношению к Волошину, которого невольно обманывала, мечтая быть с другим. Кому из них троих нужна была эта жертва? Стасу, который прекрасно все понимал и не показывал виду? Дмитрию, который тоже всё понимал, но пытался играть в «дружбу»? Или ей, той, кто пыталась уберечь от боли обоих своих мужчин и тем самым делала им еще больнее?
Узнав, что раненых свозят на «Спасскую», Стас сам предложил Кате поехать туда. Эти слова дались ему тяжело, но еще тяжелее было видеть любимую девушку в том состоянии, в котором она пребывала. Она действительно боялась за своих друзей — не только за Лескова. За Бехтерева, который третировал ее в детском доме, за Суворова, который старался доказать другим солдатам, что он тоже чего-то стоит, за маленькую девочку, которая почему-то очень любила драконов. И Катя была благодарна Стасу за его разрешение. Быть может, он пожалел ее, а, быть может, снова начал доверять. И девушка не могла предать его доверие во второй раз.
Сейчас, рассказывая о том, как ей живется на соседней станции, девушка все чаще произносила имя Волошина, словно лишний раз пыталась напомнить себе о нем. В ее тоне слышались уважение и благодарность по отношению к нему, и Дмитрий все больше убеждался в том, что Катя счастлива. Глупая детская влюбленность, которая вспыхнула в нем, теперь казалась какой-то нелепой и даже постыдной. Лесков зачем- то ворвался в чужую семью и решил, что имеет право ее разрушать. Быть может, он и вовсе всё это выдумал. На фоне избалованных девиц, которые окружали его прежде, Катя показалась ему родственной душой. Конечно же, кто мог понять его лучше чем девушка, с которой он вырос в детдоме.
— Кать, извини за ту сплетню о нас с тобой, — внезапно прервал ее Дмитрий. Его голос прозвучал спокойно, и парень сам поразился этому хладнокровию. Казалось, он наконец смог внушить что-то не только кому-то со стороны, но и себе. И впервые он посмотрел на Катю не как на девушку, которую нужно срочно забрать у конкурента, а как на замученного друга, которому чертовски хотелось покоя, в том числе и в своей личной жизни.
— Ты говоришь так, будто сам ее пустил, — удивилась девушка.
— Нет, это не моя заслуга. Тем не менее все это время я вел себя глупо. Если бы мне не взбрело в голову ворошить детские воспоминания, многих вещей удалось бы избежать.
В этот миг Дмитрий показался девушке каким-то незнакомым, даже чужим. Он словно сделался на несколько лет старше. И Белова не могла понять, чем вызваны такие перемены.
— Но теперь ведь все хорошо? — осторожно спросила она.
Дмитрий улыбнулся.
— Во всяком случае мы перестали наступать на одни и те же грабли…
Глава IV
Все эти две недели, что он провел на больничной койке, показались Призраку самыми тяжелыми в его жизни. И дело было даже не в том, что острая боль вгрызалась в его тело каждый раз, когда проходил наркоз. Дело было в неопределенности. Она давила на него, как многотонная плита, не позволяя ни на секунду расслабиться.
С тех пор, как Эрика доставили на Спасскую, с Дмитрием он больше не виделся. Казалось, Лесков напрочь забыл о его существовании, и Фостеру оставалось лишь гадать, какую участь ему уготовили. Само собой, здесь он был незваным гостем. Это чувствовалось в прохладном тоне Вайнштейна, который заходил к нему, чтобы вколоть очередную дозу обезболивающего. Но еще отчетливее ощущалась жгучая всепоглощающая ненависть во взглядах его охранников. Двое мужчин, сопровождавших Альберта каждый раз, казалось, готовы были собственноручно убить пленника.
Но на них Эрику было откровенно плевать. Их ненависть его ничуть не задевала, даже напротив — вносила хоть какое-то разнообразие в бесцветные больничные будни. Плевать было даже на устройство слежения, которое наемнику закрепили на щиколотке его здоровой ноги в первый же день его прибытия. Он охотно согласился пережить и это неудобство, главное, чтобы Барон оставил его в живых.
Со стороны могло показаться, что все его тревоги надуманы. Зачем бояться за собственную жизнь тому, кому предоставляют еду и оказывают медицинскую помощь? Разве кто-то в здравом уме будет выхаживать приговоренного к смерти?
Тем не менее Эрик боялся. Он помнил, кто являлся негласным наставником Лескова, и вполне допускал мысль, что, как и Бранн Киву, Дмитрий тоже любит «развлекаться». Румын избавлялся от своих врагов изощренно, словно месть для него была еще одним видом искусства. Он мог насаживать людей на крюки, скармливать хищным рыбам, растворять в кислоте… В общем, вовсю проявлял разнообразие. Так почему бы Лескову тоже немного не развлечься? Почему бы не подарить врагу надежду, чтобы затем расправиться с ним с особым наслаждением? Ведь смерть по сути не страшна, если умираешь неожиданно — куда страшнее, когда надеешься еще пожить.
Из мрачных размышлений Фостера вырвал звук открывающейся двери. Парень вздрогнул, и его взгляд немедленно метнулся в сторону вошедшего и впился в него, словно дротик. Несколько секунд он смотрел на лицо уже хорошо знакомого ему солдата, после чего неприятно улыбнулся.
