Глава V
— Вот скажи мне, Дим, откуда у тебя берутся такие «гениальные» идеи? Это же откуда-то приходит в твою замечательную голову, пускает корни, а потом разрастается в такие джунгли, что страшно представить.
Дмитрий ожидал, что в ответ на свое предложение услышит нечто подобное, но он и представить себе не мог, что Альберт разойдется настолько. Обычно тактичный и уравновешенный, Вайнштейн всегда старался войти в положение и помочь тому, кто к нему обращался. Но в этот раз доктора словно подменили. Человек, который еще минуту назад расслабленно сидел в кресле и собирался глотнуть свежезаваренный кофе, сейчас нервно мерил шагами помещение, словно никак не мог найти место, где ему будет удобно остановиться.
— Прежде ты мне казался таким здравомыслящим, — Альберт сделал еще несколько шагов, после чего наконец остановился и мрачно посмотрел на Лескова. — А теперь… Подумать только! Мало того, что ты решил идти на станцию, кишащую «костяными», за препаратом, который существует только в твоей прекрасной теории, так еще берешь с собой полукровку, который только и мечтает нас прикончить!
Вайнштейн на миг замолчал, пытаясь перевести дыхание. Но, заметив, что Дмитрий приоткрыл губы, желая что-то возразить, мужчина немедленно продолжил. Теперь он уже заговорил чуть мягче, словно пытался достучаться до своего непробиваемого собеседника.
— Дима, я — врач, — с этими словами Альберт положил руку себе на грудь с таким видом, словно собрался давать присягу. — Я — человек ответственный, рассудительный и совершенно не склонный к разным авантюрам…
— И это мне говорит обладатель огромной татуировки на шее, — спокойно заметил Дмитрий.
— Это другое! — Вайнштейн тут же перебил его. — Сейчас мы говорим о бессмысленном риске. Я не какой-нибудь суперагент, чтобы тайно проникать на опасные объекты. Я по специальности врач. Я работаю круглые сутки, не говоря уже о том, что денег мне за это никто не платит. Раньше я работал за хорошие деньги всего три дня в неделю. Три дня, Дима! А сейчас у меня не то, что нет времени на отдых, у меня нет времени даже на нормальный здоровый сон! Я уже не говорю о личной жизни! Я уже забыл, когда в последний раз был с женщиной. Передо мной лежат только раненые и умирающие! Но я даже это готов принять: сейчас всем тяжело. Но, когда ты приходишь ко мне с такими сумасшедшими идеями…
— Альберт, я всё равно туда пойду, — устало произнес Лесков. — Просто без тебя будет сложнее.
— Сложнее? — Альберт снова невольно повысил голос. — Сложнее решать пример по математике со звездочкой. А то, что задумал ты, называется самоубийством! Да если тебя сразу не сожрут «костяные», то убьет Фостер… Как ты вообще можешь ему доверять? Он же опасен! Знаешь, что он сказал мне в последний раз, когда мы виделись? Он угрожал мне! Да, угрожал. Сказал, что однажды, когда я потеряю бдительность, он подкрадется ко мне и прирежет. А я ведь выхаживал его, мерзавца, и в ответ такая «благодарность»! Дима, если честно, мои нервы уже на пределе: я не могу работать в таких условиях. Я не могу оперировать кого-то и думать, а не стоит ли у меня за спиной с ножом твой новоиспеченный союзник! Мне постоянно кажется, что он вот-вот сбежит. А если он еще и спрячет свою энергетику, я же не узнаю, где он находится. Я не могу жить в постоянном стрессе, понимаешь?
В этих словах был весь Альберт. Лесков не раз слышал их в разных интерпретациях и интонациях, поэтому уже перестал реагировать на них слишком остро. Казалось, доктору было просто необходимо периодически изливать душу подобными восклицаниями, чтобы затем со спокойным сердцем снова браться за дело.
— Фостер ничего тебе не может сделать, — спокойно, но в то же время твердо произнес Дмитрий. — В его палате ведется видеонаблюдение, он пристегнут к своей койке, и к его ноге прицеплен датчик.
— Мне кажется, если он сильно захочет, то запросто снимет этот твой датчик и еще на мой труп нацепит. А эта идея с Адмиралтейской вообще чистейшей воды безумие! Извини, но я на такое не подписываюсь!
— Это твое окончательное решение? — Дмитрий опустил глаза, словно человек, ожидающий смертного приговора.
В этот миг напряжение в комнате стало почти осязаемым. Оно сгустилось под потолком и навалилось на плечи обоих собеседников, словно собиралось их раздавить. Лесков ждал ответа, а Альберт никак не мог заставить себя повторить свой отказ. Он смотрел на стоящего перед ним молодого человека, не в силах поверить в то, что этот разговор происходит на самом деле. Дмитрий собирался рисковать жизнью ради непроверенного препарата, который на деле и вовсе может оказаться пустышкой.
Вайнштейн снова принялся мерить шагами территорию своего кабинета, пытаясь найти еще какую-нибудь весомую причину, что могла бы заставить Лескова передумать.
— А что если нет никакого препарата? — воскликнул он. — Что если Эрика выдает желаемое за действительность? Нет, ты не подумай, что я считаю ее лгуньей или, упаси Боже, глупой, но подобные сыворотки очень сложны в изготовлении. Она еще совсем молода и недостаточно опытна, чтобы разбираться в таких вещах хорошо. И она ничего не знает об «иных». Некоторые ученые тратили десятилетия своей жизни на то, чтобы понять наши особенности. И никто из них прежде не брался за разработку подобного препарата. Почему ты думаешь, что у Эрики что-то могло получиться? Ты не думал, что, если она ошибается, ты можешь погибнуть зазря?
— А если не ошибается, то мы потеряем огромную возможность… Воронцова считает, что наши способности усиливаются во время всплеска адреналина, и на этом основывает свои исследования. Разве это не так?
— Так. Но, если ты спрыгнешь со скалы, это не значит, что ты от переизбытка адреналина обратишься в свою истинную форму. Ты — полукровка! В конце концов, подобный препарат может попросту тебя убить!
Но Лесков лишь отрицательно покачал головой. Быть может, он ошибался, но это было лучше чем сидеть сложа руки и ждать, когда оставшихся выживших выкурят из-под земли.
— Тем не менее стоит попытаться, — сказал он, чуть помолчав. — Неужели ты не понимаешь: людям эту войну не прекратить.
— Я уважаю твое благородство…
— Это не благородство, Альберт! — Дмитрий внезапно повысил голос, отчего Вайнштейн удивленно посмотрел на него. — Это страх. Страх, что мы не сможем прятаться под землей вечно. Пока мы скрываемся, уповая неизвестно на что, «процветающие» ищут способ, как нас добить. И, поверь мне, они его найдут.
Внезапно в глазах Альберта отразилось то, что он так старательно пытался скрыть — отчаяние. То самое отчаяние, которое, подобно ядовитому плющу, опутывает сердца обреченных на смерть людей. Дмитрий словно заглянул в зеркало, и ему невольно захотелось отшатнуться. Видимо, Альберт тоже не хуже него понимал, что долго прятаться под землей им не удастся. Нужно было что-то предпринять и при этом не просчитаться. В данной войне у людей действительно не было шанса на победу, а их, «особенных», было слишком мало. Один «шепчущий», один «энергетический» и один «теневой», который вообще непонятно, на чьей стороне.
