— Потому что мне нужна твоя помощь.
Услышав эти слова, Вика растерянно замерла.
— Чтобы я раздавила всех «костяных»? — спустя какое-то время осторожно спросила она.
— А ты разве можешь это сделать?
— Нет. Я и тогда не знала, что раздавлю. Я пыталась помочь папе и представила, что «костяной» — это жук, и его можно расплющить. Но я никогда так не делала с людьми. Только с тем чудовищем и только один раз.
Вика начала говорить более открыто, и Лесков немедленно сменил тактику. Его голос сделался мягким, почти бархатистым, и он рассказал о том, как впервые опробовал свои способности на человеке.
— Как сейчас, — добавил он. — Я попросил Ивана послушать нас, но не перебивать.
Извини, пожалуйста, — с этими словами он виновато посмотрел на друга, и его глаза вновь окрасились медным.
— Хреново ты держишь свои обещания, — вырвалось у Ивана, после чего он растерянно посмотрел на Вику. — То, что ты сказала Диме, это… Это правда?
Девочка моргнула, и по ее щекам покатились крупные слезы.
— Что за «оно», Вика? — севшим голосом произнес Иван. Он был настолько поражен, что каждое слово давалось ему с трудом. И он был напуган. Лесков впервые видел друга в таком состоянии.
— Что-то невидимое. Оно иногда что-то приносит мне. Или двигает предметы. Впервые оно пришло ко мне, когда я уже жила у тебя. Помнишь, я сказала тебе, что нашла на улице фигурку своего первого дракона, когда играла во дворе с няней?
Иван медленно кивнул.
— Я обманула тебя, потому что если бы я сказала правду, ты бы решил, что я — врушка. А я не хотела, чтобы ты так думал. Эту фигурку мне подарил мой настоящий папа. Я видела его только один раз — он пришел ко мне ночью. Ты спал и не мог его увидеть или услышать. Мы говорили очень тихо.
— Как он нашел тебя?
— Ему мама сказала.
— Но почему ты не разбудила меня? И почему ты открыла дверь незнакомому человеку?
— Я не открывала. Он сам открыл. И вообще-то он зашел через балконную дверь. У него тоже есть Оно, и Оно подняло его на наш этаж. И открыло ему дверь. Сначала я перепугалась, но папа попросил меня не бояться. Он сказал, что он — кайрам, и что я тоже наполовину кайрам. Когда я спросила, что это такое, он сказал, что знал, что я спрошу. И дал мне фигурку дракона. Больше я его никогда не видела.
— Тогда зачем он приходил? — спросил Дмитрий. Он подумал про собственного папашу, который и вовсе позволил ему валяться на пороге детского дома с запиской «Алирэн».
— Чтобы сказать мне, что он не может быть со мной. Потому что тогда я буду в опасности. Кайрамам нельзя заводить детей с обычными женщинами. Поэтому он исчез, но его мучило чувство вины.
— Ах его мучило чувство вины! — внезапно эту же неприязнь к некоему отцу ощутил и Иван. Знал, что нельзя с женщинами, но при этом столь пикантный запрет не помешал ему трахнуть Алинку и бросить ее с ребенком. И его совершенно не заботило, что Алинкин сожитель — конченый урод, который запросто мог избить ее и Вику.
— Он назвал тебе твое настоящее имя? — спросил Дима.
— Нет, — девочку удивил этот вопрос. — А у тебя есть другое имя?
— Да. Алирэн. Мой папаша соизволил мне сообщить его перед тем, как выбросить из своей жизни. Ну а твой? Он сам хотя бы представился?
— Нет. Сказал, что мне нельзя знать его имя. Если я буду думать о его имени, меня могут найти те, кто перемещается во сне в мысли других людей.
«Блуждающие во сне?» — подумал Лесков. «Но почему его ищут? Неужели он тоже „паразит“?»
Тогда в разговор снова вступил Иван:
— Он сказал, где познакомился с твоей мамой?
— В клубе на танцах. Но он видел ее всего несколько раз.
«Понятно, был бухим и не успел вовремя вытащить», — зло подумал Бехтерев. «А потом прилетел, как гребаный Карлсон, и заявил, что не может быть со своим ребенком. Урод!»
— Как он выглядел? — спросил Дима. В какой-то момент он представил, что это Бранн Киву так «наследил».
— У него волосы такого же цвета, как у меня. И он красивый. Был одет в белую рубашку и светло-серые штаны. Глаза зеленые.
«Разумеется, Бранн — не единственный телекинетик», — подумал Лесков. Почему- то теперь мысль о том, что Киву мог по пьяни развлечься в дешевеньком клубе с какой-то девицей, показалась ему глупой. Бранн был помешан на роскоши и «классе» — он скорее бы занимался любовью в дорогущем отеле или на яхте с какой-нибудь заслуженной виолончелисткой, нежели вот так, наспех, абы с кем.
— А как ты узнала, что можешь двигать предметы? — тем временем спросил Иван.
— Когда ты посадил моего дракона на угол шкафа, чтобы он сидел сверху и смотрел на меня. А мне захотелось с ним поиграть. Я взяла стул и попыталась его достать, но я тогда была еще слишком маленькой и не дотягивалась. И он прилетел мне прямо в руки. Сам. Мой настоящий папа сказал, что драконы на самом деле хорошие. И поэтому я их люблю. А дураки, которые ничего не знают, считают их плохими и думают, что они едят людей.
В тот же миг, словно испугавшись своих слов, она поспешно добавила:
— Я не могу быть кайрамом. Так что не бойся, папа.
Иван выглядел так, словно мир перевернулся, а его не предупредили. Он ошарашенно посмотрел на Дмитрия, словно хотел, чтобы тот сказал, что все это шутка. Мол, мы тебя развели, можешь уже снимать лапшу с ушей. Но Лесков молча отвел взгляд.
— Ты должна была мне все рассказать! Я же… я же не просто кто-нибудь. Я же заботился о тебе.
Внезапно шок у Ивана сменился обидой, точно такой же, как было, когда Дмитрий не рассказал ему правду. Хотя нет, всё было гораздо хуже. Он почувствовал себя жестоко обманутым. Ему всегда казалось, что его приемная дочь доверяет ему. Но сейчас Ивану вдруг почудилось, что все это время она мастерски притворялась, чтобы ее не дай бог не отдали обратно Алине и тому дальнобойщику. В конце концов, эта девочка была «иной».
— Я боялась, что ты меня бросишь. Подумаешь, что я — чудовище. Или что я тебя больше не люблю.
Вика словно прочитала его мысли. В одно мгновение она снова прижалась к Ивану и, уткнувшись лицом в его шею, быстро зашептала:
— Не бросай меня. Ты же обещал!
Затем она разрыдалась. Она вцепилась в ткань рубашки Ивана, словно утопающий хватается за край лодки, судорожно, едва ли не до боли в суставах. И Иван не смог не обнять ее в ответ. Кем бы Вика не была, она все равно останется для него его маленькой девочкой. Он взял ее к себе, не задумываясь над тем, что она ему не родная. Иван не хотел ей того детства, которое помнил сам. В этом запуганном до смерти ребенке он увидел самого себя, только с той разницей, что в отличие от нее он озлобился. Его настоящий отец так же избивал свою жену и ребенка, а под столом в их убогой квартирке постоянно выстраивались ряды бутылок.
