— Тем не менее посмел… Люди на площади требовали его расстрелять. Как думаешь, может, это будет правильным? Фостер — что-то вроде бешеной собаки, от которой не знаешь, чего ожидать.
— Он нам нужен, — Дмитрий взял полотенце из рук девушки и принялся промакивать рану. — Убить его можно в любой момент, благо, это не сложно. Наверное, я буду держать его взаперти и выпускать только в определенных случаях, да и то, предварительно внушив ему свою волю. Впрочем, сейчас я меньше всего хочу говорить о нем. Вернемся к моим друзьям. Они ждут нас.
Он обернулся на Эрику, но девушка едва заметно отрицательно покачала головой. Затем протянула руку и снова очертила прикосновением его рану.
— Тебе следует сменить рубашку, — заметила она, задев указательным пальцем окровавленный воротник.
Лесков молча кивнул и, приблизившись к Эрике вплотную, тихо спросил:
— И всё-таки, почему ты ушла? Только честно.
Девушка не ответила. Вместо этого она обняла Диму за шею и прижалась губами к его губам. Она хотела, чтобы этот поцелуй получился нежным, совсем не похожим на предыдущие, которые скорее напоминали противостояние, нежели ласку. Однако уже через миг они снова целовались обжигающе горячо. Эрика приоткрыла губы, позволяя углубить поцелуй, после чего прижалась к Дмитрию всем телом. В этот миг она почувствовала, как его пальцы извлекли из ее прически шпильку, и волосы тяжелым непослушным каскадом рассыпались по ее плечам.
— Всегда хотел это сделать, — усмехнулся он, бросая шпильку на пол, после чего принялся ласкать губами шею девушки. Эрика послушно запрокинула голову назад, подставляясь под поцелуи, но в тот же миг вздрогнула, услышав за дверью звук приближающихся шагов.
— Вот вы где! — воскликнул Альберт, заметив стоявших у стены Дмитрия и Эрику. Эти двое как раз успели отпрянуть друг от друга за секунду до появления врача. — Вы идете пить шампанское? Сколько можно вас ждать?
— Да, конечно, я просто вспомнила, что оставила включенным компьютер, — произнесла девушка, нервно поправляя прядь волос. — Я сказала Дмитрию, что сейчас подойду.
Тогда Вайнштейн перевел испытывающий взгляд на Лескова, но на лице Дмитрия не отразилось ровным счетом никаких эмоций. Казалось, он только что закончил переговоры со своими партнерами по нефтяному бизнесу, и только его тяжело вздымающаяся грудь ясно намекала на то, что Вайнштейн пришел крайне не вовремя.
Не произнеся ни слова, Дмитрий нарочито неспешно пересек комнату и, миновав удивленного врача, скрылся в дверном проеме.
Какое-то время Альберт все еще стоял на пороге, пытаясь переварить увиденное. В первый момент Вайнштейну сделалось чертовски неловко, а затем он вдруг решительно вошел в лабораторную и закрыл за собой дверь.
— Ты что…. с Лесковым что ли? — спросил он, пораженный не столько своей догадкой, сколько энергетикой помещения.
— О чем ты? — Эрика попыталась сделать вид, что не понимает вопроса, но не тут-то было. До Альберта наконец дошло, что все это время он выступал в роли козла отпущения, пока эти двое разбирались в своих чувствах. Именно ему приходилось слушать гневные высказывания Лескова, мол, не дело это, врачу такого уровня потакать капризам своевольной девицы. И, конечно же, именно Альберт в последнее время постоянно получал упреки со стороны Эрики, мол, не дело это, врачу такого уровня бегать на побегушках у Лескова.
— Я, конечно, рад за вас, но тебе не кажется, что это уже хамство! — обычно спокойный, Вайнштейн наконец не выдержал. — Не ты ли круглосуточно твердила, как сильно ненавидишь Диму, и как тебе противно, что я безропотно выполняю все его, даже самые низкие приказы? Выставляла меня подлым предателем и трусливой шкурой, которая боится перечить своему «хозяину», а сама… Я, Эрика, взялся за твой дурацкий «эпинефрин» лишь потому, что искренне хотел помочь тебе. И за это получил такую благодарность? Стал мальчиком для битья, пока ты и Дмитрий играли в заклятых врагов. Или как мне это воспринимать? Получается, я всегда относился к тебе хорошо, а ты об меня все это время когти точила, чтобы потом тайком мурлыкать с Дмитрием. Сказочный эгоизм!
Услышав эти слова, Эрика почувствовала, как вспыхнуло ее лицо. Она поняла, что лгать «энергетику», так же бессмысленно, как зрячему доказывать, что солнце зеленого цвета. Поэтому решила применить свою излюбленную тактику.
— Кто бы говорил, — хмуро произнесла она. — Я считала тебя своим другом, а ты даже не соизволил рассказать мне, что тоже являешься полукровкой. Я, как идиотка, бегала к тебе с каждым насильно вырванным из Дмитрия признанием, в то время как ты мог сам мне все рассказать. Я помню, как примчалась к тебе, радостная: Альберт, представляешь, полукровки видят в темноте, так же как днем. И как ты охал и удивлялся — не может быть! То же мне, актеришко, а на самом деле потешался надо мной и моей доверчивостью. Убить тебя за такое мало!
— Эрика, ну…, - Вайнштейн никак не ожидал, что его же обвинения обернуться против него. — Ну, согласен, я был не прав. Следовало рассказать тебе все с самого начала. Может быть, вы бы не ссорились с Димой так часто.
— Да уж я хотя бы не тратила нервы, выпытывая у него хоть какую-то информацию. Вспомни, каким он был отвратительным, как снисходительно со мной разговаривал, будто делал одолжение. А ты всему этому пособничал.
— Я не пособничал, Эрика! Ты и меня пойми: ни один ученый не жаждет оказаться в своей лаборатории в виде подопытного. Я — признанный специалист, и вдруг становлюсь чем-то вроде мыши для твоих экспериментов. Прости, я должен был сказать, но…
Эрика демонстративно скрестила руки на груди, хмуро глядя на своего коллегу.
— Но на тот момент у меня не хватило решимости. И сейчас я даже представить боюсь, как теперь ко мне будут относиться люди. Я ведь в их глазах стал чудовищем, и вряд ли какая мать приведет ко мне своего ребенка.
— Тогда эти матери будут полными идиотками, — ответила Эрика. — Ты — отличный врач. И хороший друг. Лицемер, конечно, но я готова закрыть на это глаза, если ты честно ответишь на один вопрос.
— Спрашивай, — Альберт тепло улыбнулся.
— Какого цвета твоя чешуя?
— Белого. Теперь пойдем и в знак нашего примирения наконец выпьем шампанского.
С этими словами он приобнял Эрику за плечо, и оба направились к выходу.
Глава XVIII
Мысль о том, что им придется подняться на поверхность, звучала все чаще. Кто- то произносил эти слова с наигранной бравадой, мол, прорвемся, где наша не пропадала, кто-то философски, мол, чему быть, того не миновать. Но вот в совете идею Лескова отправиться за недостающими деталями для телепорта единогласно восприняли в штыки. Они называли ее безумием, глупостью или попросту — самоубийством. Александр Волков предпочитал воздерживаться от комментариев, но Дмитрию хватило лишь одного взгляда на его лицо, чтобы понять, что и этот человек не желает поддерживать подобное решение.
