— проворчал врач. — Ты не подумай, что я какой-то там злыдень, но и ты войди в мое положение: с самого начала этот тип точит зуб именно на меня, а я, получается, должен делать вид, что всё в порядке. Мало того, что я не выспался, иду на поверхность к голодным чудищам, так еще и этот будет под боком шастать. На твоем месте я бы уже давно…
— Он идет с нами и точка, — прервал его Дмитрий.
— У тебя на всё один ответ, и он всегда связан с точкой. А лучше бы были вопросительные знаки. Тогда бы этот гад не порезал тебе лицо и не разоблачил нас. Скоро он и Гаврилову расскажет, что ты «процветающий», и тогда начнется…
Закончить свою мысль Альберт не успел — в дверь кабинета настойчиво постучали. Дмитрий был уверен, что за ними пришел Алексей Ермаков, однако, к его удивлению, на пороге стояла Оленька. Лицо девушки выглядело заплаканным, и прежде чем Вайнштейн сумел что-то произнести, Оля бросилась ему на шею и отчаянно разрыдалась. Наличие в комнате Лескова, казалось, ее ничуть не смущало, и она продолжала молча плакать, не в силах выдавить из себя причину своего визита.
— Дорогая моя, вам бы успокоиться, — произнес Альберт, чувствуя неловкость и раздражение одновременно. Он ласково погладил девушку по волосам, пытаясь успокоить, но его движение вызвало лишь новую волну отчаяния со стороны Ольги. Тогда он попытался было отцепить от себя руки девушки, но та прижалась к нему еще крепче.
— Почему вы не сказали мне? — сквозь слезы спросила она. — Почему не сказали, что уходите на поверхность? Вы даже не захотели со мной попрощаться!
— Подождите, Оленька, так ведь…, - Вайнштейн бросил на Дмитрия красноречивый взгляд, ясно давая ему понять, насколько сильно ему надоела влюбленность этой девушки. Затем он собрался с мыслями и договорил:
— Так ведь это моя обязанность!
— Ваша обязанность лечить больных, а не ходить с автоматом на поверхность! На то есть солдаты!
— Да, но солдатам нужна моя помощь. Я очень признателен вам за вашу заботу…
— Это не забота, Альберт! — внезапно воскликнула Оля и посмотрела ему в глаза.
— Если бы вы не были так заняты в госпитале, то давно бы заметили, как я к вам отношусь.
Услышав это заявление, Дмитрий хотел было направиться к двери, чтобы оставить этих двоих на пару минут наедине, но Альберт снова бросил на него красноречивый взгляд, умоляя не двигаться с места. Казалось, Лесков был единственным барьером, удерживающим Оленьку от попыток поцеловать врача.
— Я давно вижу в вас не только коллегу, — продолжала охваченная чувствами девушка. — Я уважаю вас, Альберт, я восхищаюсь вами, но уже не только как врачом, а как мужчиной.
— Оля, я правда тронут, но не могли бы мы отложить этот разговор на потом? — начал было Вайнштейн, но Оленька снова прервала его.
— Не говорите мне про «потом». Я и так откладывала этот разговор слишком долго! Даже узнав, что вы — наполовину рептилоид, я не отвернулась от вас.
— Рептилоид? — озадаченно переспросил врач и снова покосился на Дмитрия. Тот стоял с каменным лицом, скромно опустив глаза.
— Ну или кто вы там еще, — пылко продолжала девушка. — Мне не важно, кто вы! Будь вы хоть полностью инопланетным рептилоидом, я бы не отказалась от вас. У настоящих чувств не бывает помех. Я знаю, вы удивлены, но я больше не могу молчать. Вы уходите на поверхность и можете там погибнуть, поэтому я хочу, чтобы вы знали: я люблю Вас, Альберт! Люблю так, как никогда не любила! И я буду ждать Вас.
С этими словами Оленька в отчаянии посмотрела на Вайнштейна. Альберт чувствовал, что она не лжет и уж тем более не шутит — ее энергетика обрушилась на него теплым потоком, но врач не ощутил ответного тепла. Оленька была не единственной женщиной, которая умудрилась влюбиться в него в этом госпитале, но если остальные были готовы развлекаться без обязательств, то эта девушка явно претендовала на серьезные отношения.
— Оленька, деточка моя, — наконец произнес Вайнштейн, и Дмитрий уловил в его тоне старческие нотки. — Кроме того, что я — наполовину кайрам, у меня есть еще одна тайна, о которой никто не знает. На самом деле я уже очень стар. Я тебе в дедушки гожусь, милая. Мне восемьдесят три года, и в моих глазах ты — невинный очаровательный ребенок, совсем еще девочка.
— Восемьдесят три года? — пораженная Оленька уставилась на Альберта, не веря своим глазам.
— Восемьдесят три, моя хорошая. Ты видишь только мою оболочку, которую я вам показываю.
— Боже мой, — девушка наконец выпустила врача из своих объятий. — Но как же так? Я думала, вам не больше сорока. Я думала, что вы… Что я… О Господи! Но я люблю Вас.
— И я люблю Вас, Оленька, но только как внучку, — Альберт поразительно спокойно продолжал разбивать сердце несчастной девушки, стараясь не прислушиваться к ее энергетике. — Теперь идите, моя дорогая. Нам с Дмитрием еще нужно подготовиться к вылазке.
— Да, конечно, извините, пожалуйста, — пробормотала Оленька и, как ошпаренная, выскочила из кабинета. Какое-то время Лесков молча наблюдал за врачом, который вернулся к своей работе, после чего с иронией поинтересовался:
— И для всех тебе восемьдесят три года?
— Нет, — буркнул Альберт. — Для тех, кто мне нравится, мне тридцать восемь. Надеюсь, ты не собираешься меня осуждать?
— Как я могу…
После этого небольшого инцидента, Дмитрий и Альберт направились в комнату, в которой держали Руслана Гаврилова. Вайнштейн продолжал сомневаться в том, что от Одноглазого может быть какая-то польза, но как и в случае с Эриком, Лесков оставался непреклонен. Он полагал, что раз парень сумел добраться до Петербурга, то до Адмиралтейства и подавно дойдет. К тому же они по-прежнему не знали, к какой разновидности относится этот полукровка, и в чем проявляются его способности. Но если Руслан выжил, даже побывав в зубах «костяного», он мог быть гораздо полезнее, нежели все здешние солдаты вместе взятые.
— Ну наконец-то! — вырвалось у Руслана, когда дверь отворилась, и комнату вошли Дмитрий и Альберт. — Я уже решил, что вы передумали брать меня с собой. Уже скоро выходить надо, а вас все нет!
— Неужели в нашей группе все же есть человек, которому так не терпится погибнуть? — без тени улыбки пошутил Лесков.
— Нет, Димон, не погибнуть, а отомстить «процветающим», — ответил Руслан. — Господи, если бы ты только знал, как сильно я хочу поквитаться с этими уродами. Я дошел до Петербурга лишь потому, что меня гнала сюда ненависть.
— Ты дошел потому, что являешься полукровкой, — не выдержал Альберт. — И не надо грести всех богачей под одну гребенку. Если хочешь знать, до всего случившегося я тоже был довольно не бедным человеком.
— По меркам «процветающих» ты был бедным, — парировал Одноглазый. — Иначе бы тебя позвали на Золотой Континент. А вот если бы ты владел корпорацией или, к примеру, торговал нефтью, которая тебе нахрен не принадлежит, тогда да!
