Слёзы сами собой покатились по щекам. Я чувствовала себя до такой степени беспомощной, что хотелось в тот же самый миг перестать существовать навсегда. Но, если меня не станет, то отцу точно никто не поможет. Пусть, я не смогу найти денег на его операцию, но я смогу заботиться о нём, когда врачи восстановят всё, что возможно восстановить без вмешательства… Нужно быть к этому готовой, быть готовой к тому, что придётся многое переоборудовать… Но об этом надо беспокоиться позже, когда станет понятно, насколько будут ограничены его возможности.
Я зашла в папину комнату, вздохнула. Мы с отцом оба были достаточно замкнутыми, поэтому старались не нарушать личного пространства друг друга. В общем, в комнате папы я в последний раз была достаточно давно. И, пусть ничего с того момента не изменилось, я здесь чувствую себя чужой. Посторонней, инородной.
Знаю, что папа любит посидеть в кресле и почитать книгу, или же, просто посмотреть в окно… Я села в кресло, оглядела скромно обставленную комнату. У меня на полках стояла куча разных хахаряшек, а тут всё было по-спартански, только самое нужное. Лишь это самое кресло и фотография мамы на столе создавали ощущение какого-никакого уюта. Но это в папином духе, да.
Разглядывая комнату отца, я и не заметила, как сон окутал меня своими объятиями.
Проснулась я, как мне сначала показалось, от будильника, но потом я поняла, что кто-то мне звонит. Кое-как отыскав телефон, я пыталась не подвывать от боли в затёкшей шее и спине. Да, думать надо, прежде чем в кресле засыпать.
На экране телефона высвечивался “Владислав Егорович”. Отвечать я не хотела, потому что… Да хрен его знает, почему! Но, взыграла совесть, и я приняла вызов.
— Алло? — буквально прошептала я. Мужчина мне ответил:
— Дана, с тобой всё в порядке? я звоню тебе третий раз… — я вздохнула и посмотрела на часы. Они показывали, что сейчас было ровно семь, но я не понимала: утра или вечера. Надеюсь, что вечера, и я не спала больше суток.
— Я просто заснула… — сон окончательно меня покинул, и я начала вспоминать абсолютно все события прошедшего утра. Стало понятно, отчего же мне так хочется сдохнуть.
— Борис сказал, что твоему отцу требуется операция.
Я застыла, выходя из комнаты и не могла даже слова произнести. Да и что я сейчас могла ему сказать? Требуется, но я даже если себя на органы распродам, просто не успею ничего сделать, потому что у меня слишком мало времени. Слишком. Я даже не успею продать квартиру за относительно нормальную цену, да и вообще, моя тут только одна третья доля, а отец жив, пусть и не здоров, так что, распоряжаться его имуществом я не имею никакого права. Что из этого я должна сказать, а?
— Да, требуется, — наконец выдавила из себя я. Ну, а что я ещё могла сделать? Лишь обозначить верность его сведений:
— А ещё он сказал, что деньги требуются срочно, и ты вряд ли сможешь их собрать.
— И зачем ты мне это сейчас говоришь? Поиздеваться, что ли, решил?! — Мой гнев так быстро развернулся и так же быстро сошёл на нет. Мне стало даже стыдно за свою резкость, но я решила промолчать.
Однако, моя грубость не возымела на Влада никакого эффекта. Он, как ни в чём ни бывало, продолжил:
— Я только что вышел из аэропорта. Можно я заеду к тебе и кое-что предложу тебе?
Я хотела сначала ответить, что, мол, заезжать ко мне не надо, потому что я сейчас отнюдь не такая добрая и собранная Дана, к какой он привык, но потом решила, что хочу его увидеть и ответила:
— Да, конечно, приезжай. Буду ждать, — к этому моменту я прервала вызов и отложила телефон в другую сторону.
Раз он только выехал из аэропорта, то я успеваю сходить в душ. После всех этих салонных укладок и макияжей, я не успела ни голову помыть, ни умыться. Сейчас даже страшно в зеркало-то взглянуть и увидеть, что там творится.
Обычно я любила набрать ванну и поваляться в горячей водичке, но сейчас мне такое удовольствие было недоступно… Да и вообще, не до удовольствий мне, честно говоря. Мысли то и дело возвращались к отцу, к тому, что будет дальше. Так ужасно чувствовать себя беспомощной. Ещё ужаснее то, что я даже не пытаюсь что-то изменить, но я чётко осознаю, что эта цель мне не по зубам. Я просто сломаюсь и в итоге не смогу помочь отцу совсем никак. Это страшнее. Как в поговорке про журавля и синицу.
Быть чистой, без слоя суточной штукатурки на лице было приятнее, чем наоборот. Состояние моё от этого, конечно не улучшилось, однако, желание сдохнуть немного поумерилось.
Потом я решила, что надо бы поесть, а то падать в голодный обморок как-то не хочется. В холодильнике продуктов было вполне достаточно, видимо, папа хотел что-то приготовить к моему возвращению…
Я не дала слезам навернуться на глазах и упорно себе твердила: папа вполне себе жив, я его не потеряла. Самовнушение не очень-то срабатывало, так что, я решила позвонить в больницу и поинтересоваться его состоянием.
Мне ответили в приёмной, однако, к моему счастью, женщина говорила другая. Эта вежливо поинтересовалась, устроит ли меня ответ медицинской сестры и попросила меня подождать после моего согласия.
Девушка, представившаяся Анной, сказала, что она и две других медсестры закреплены за палатой моего отца, так как уже ухаживали за подобными больными и могут сказать, что никаких отклонений нет, хотя Евгений Сергеевич ещё не приходил в себя. Состояние медленно улучшается, но, как в таких случаях и бывает, руки и ноги, в отличие от век, на внешние раздражители не реагируют.
Ответ меня успокоил, хотя я сомневалась, может ли вообще медсестра разговаривать с родными пациентов. Решила, что врачу об этом точно говорить не буду.
Из продуктов, найденных в шкафу и холодильнике я быстро соорудила простенькое блюдо: макароны и подлив с тефтелями. Порции получилось две, и я даже не накосячила. Вторую порцию я оставила на плите, чтобы, если что, предложить её Владу: он, вроде как, постоянно хочет есть и при этом не особо привередлив.
После этого делать было нечего, и я принялась за переживания, но минут через десять послышался звонок домофона. Я, не спрашивая, кто там, отворила дверь подъезда и входную дверь: больше-то явиться некому, кроме Влада.
И я, конечно же, не ошиблась, через тридцать секунд на пороге стоял он.
Вид его мне не понравился. Глаза будто бы искрились неясным полубезумием, да и весь он был будто бы встрёпанным, взъерошенным.
— Проходи, — проговорила я, и отошла назад, освобождая ему место в прихожей, чтобы он мог войти.
Он, не отрывая от меня взгляда, вошёл, скинул обувь, пальто, затем начал приближаться. Мне всё меньше и меньше нравился его взгляд. Он был… диким? Да, верная характеристика, я думаю. От такого хотелось держаться подальше, но не буду же я его прямо сейчас выгонять? Мало ли что мне там кажется.
Когда мы оказались на кухне, Влад наконец-то заговорил. Его голос был хриплым и тихим, но я чётко слышала все его слова.
