И, если эти парни боролись за охотников и за свободу, то мы делали это ради денег. Нам платили, много платили, и мы убивали за эти цифры на счетах.
Стало тошно. Интересно, узнай всё это это обо мне Таша, как она отнеслась бы? Как бы она отреагировала, узнай, что деньги, на которые она сейчас живёт, на которые улетала из этой страны — заработаны на смертях людей, а я в крови по самую макушку? Надеюсь, я никогда этого не узнаю, как она не узнает ничего о моём прошлом. Для неё и нашего ребёнка я буду настолько хорошим, насколько вообще способен.
Мы стояли и стояли, тишина была непрерывной, никто не решался её нарушить. А я думал о том, что охотники ещё надолго погрязнут в этом перевороте, потому что у тех, кого убивают прямо сейчас, есть семьи, есть дети, жены, братья и отцы. И, скорее всего, они будут мстить. Может быть, у них в масштабе ничего не получится, но цепочка смертей будет тянуться ещё лет сто, а то и больше, ведь охотники живут больше людей, почти столько же, сколько и оборотни. А значит, дольше их ненависть живёт дольше. И вот сейчас, возможно, своими механическими движениями, эти смертельные машины дают начало горю, начало долгой, непрекращающейся ярости…
И, думаю, не я один это понимаю. Поэтому, вполне возможно, сейчас это всё объявят диверсией, найдут виноватых… Ну, а Верховный совет будет просто жертвой этой диверсии. Объявят новых членов… И они-то и сделают, всё, что нужно.
Вот только кто виноватым-то будет?
Буквально на мгновение мелькнула мысль, что оборотни здесь лишь для того, чтобы стать виноватыми. Но я сразу же её отмёл. Думаю, среди охотников нет тех, кто желает истребления всего их рода, потому что в случае войны им не выжить. Пусть даже все они без перебору будут такими вот идеальными воинами, им это не поможет. Оборотни больше, сильнее, быстрее, а во второй ипостаси их… то есть, нас, и вовсе победить невозможно. Так что, козлом отпущения, скорее всего, будет кто-то из них самих. Самый безопасный вариант для всех. И наименее кровопролитный, к тому же. Но совсем без жертв никак.
Отец Таши говорил, что он готовил это всё почти девятнадцать лет, и теперь я вижу, что времени зря он не терял. Всё это, скорее всего, проработано до мельчайшей детали и никто, даже он сам, не отступает от плана.
Я вскинул взгляд и усмехнулся. Вспомнишь… лучик, вот и солнце. Евгений шагал по тому самому коридору, а те двое, что всех и перебили выкидывали тела в окно, где их укладывали в ряд. Всё это могло напоминать подготовку к какому-нибудь, например, параду, будь трупы каким-нибудь, например, реквизитом.
Хотя, возможно, так оно и есть. Мы же не знаем, что там будет по замыслу.
Когда кто-то из бравых ребят вынес на улицу трибуну, я едва не рассмеялся от абсурдности всего, что тут происходило. Такое ощущение, будто бы для них ничего и не произошло. Просто рутина… каждый день вот убивают по паре десятков охотников, а потом их в рядочек в качестве украшения выкладывают. Цвет багровый такой насыщенный, да, к крыльцу подходит, чёрт возьми.
— Они там, похоже, совсем отбитые, — произнёс кто-то. — Маму, поди, родную прирежут и не заметят.
Говорящему возразили:
— Они за маму родную и убивают. Такая дичь столько лет и поколений творилась, её дружбой и жвачкой не разрулишь, — мужчину поддержал дружный вздох.
А я подумал, что за Ташу сделал бы и не такое, лишь бы её жизнь стала счастливой, лишь бы никто не мог заставить её делать то, чего ей не хочется. Думаю, её отец начал заговор именно ради своей семьи. Не думаю, что этому охотнику так уж хочется власти.
Вновь явился посыльный, сказал расступиться, чтобы ворота были открыты. Мы все дружно сделали несколько шагов влево и вновь остановились, будто вкопанные.
Примерно через час послышались звуки работающих моторов, и следом появились штук десять грузовиков, из которых, опасливо косясь на нас, вывали гурьбой охотники, возрастом на вид примерно от лет двенадцати до пятнадцати. Их заставили держаться подальше от “сцены”, но никто из них туда особо и не стремился, взгляды были прикованы к нам. Да, кажется, любопытства во многих больше, чем страха… Это хорошо. Когда они вырастут, то будут относиться ко оборотням уже спокойно.
Эти грузовики уехали, подъехали автобусы, из них вышли уже взрослые, некоторые даже откровенно пожилые охотники, в основном женщины. Нас заставили разомкнуться, чтобы все, кого привезут вскоре, поместились внутри кольца.
Машины и автобусы шли непрекращаемой вереницей, в итоге, народу было уже просто тьма. Не меньше тысячи, наверное, охотников. Насколько я знаю, их в городе достаточно мало, а значит, тут теперь находились едва ли не все они.
Но детей здесь не было и, удивившись этому, я получил такой ответ:
— До двенадцати лет детей не относят к охотникам, они живут почти что как люди… Даже в школы ходят. Только, само собой, знают об оборотнях и охотниках, да умеют язык за зубами держать.
Но те, кого привезли сюда первыми, тоже были сомнительными претендентами в охотники, дети и дети… Надеюсь, их не учат убивать уже в этом возрасте. От системных, судя во всему, можно ожидать чего угодно. Даже Таша, которую, судя по всему, воспитывали далеко от идеалов охотников, чувствовала себя потерянной среди обычных людей. Она даже не сразу привыкла просто ничего не делать. Для неё это было чем-то противоестественным, она, будто робот, по утрам на автомате начинала делать разминку, которая и мне не снилась даже.
Прошёл ещё, наверное, час. Для меня было не в новинку стоять вот так вот, а другие начинали уже изнывать от скуки. Хотя, некоторые находили себе развлечение по душе: прямо перед нами, в нескольких метрах, конечно, стояла группа молодых девушек, и оборотни с удовольствием пялились на них, шепотом, будто бы забыв, что у всех тут слух что надо, обсуждая подтянутые фигуры охотниц.
Но все затихли, когда из здания вышел и направился прямо к трибуне Ташин отец. Его лицо выражало скорбь и печаль, плечи были опущены. Я только усмехнулся его артистизму.
— Охотники! — воскликнул он, привлекая к себе внимание публики. Те сразу же встали “по струнке смирно”. — Я буду краток. Повод, по которому всех вас здесь собрали, должен был быть радостным, однако сегодня у нас траур, — он рукой указал на тела, лежащие чуть в стороне. Кто ещё не заметил их раньше, увидел сейчас. По толпе пронёсся ропот, кто-то вскрикнул. Но успокоились все достаточно быстро, потому что ожидали объяснений.
— Эти бравые защитники пали жертвами нашего Совета и его коварства, — я чуть не заржал в голос. — Мы готовили, и очень долго, проект по пиримирию с оборотнями, которые с удовольствием пошли на переговоры с нами, — теперь рукой он обвёл вокруг. указывая на кольцо. — Многие из них согласились придти сегодня сюда, чтобы закрепить нашу дружбу, — он сделал паузу. — Однако, как оказалось, наш Совет готов был развязать войну, но не допустить перемирия, — в толпе у многих уже начиналась истерика, но их быстро успокаивали более сдержанные товарищи. — Этих охотников убили представители Совета, в надежде обвинить в этом двуликих, — я поморщился от охотничьего “жаргона”. — Но нам удалось уличить их в этом, не дав опорочить честь наших новых друзей. По поводу перемирия планировалось торжество, однако, в связи с трауром принято было решения отложить его и ограничиться речью представителя, избранного оборотнями.
