Ах-х, красота, красота. Не спрашивает разрешения, чтобы войти в твой дом.
И дверей не закроешь перед ней, поскольку бессмысленно.
Всё равно войдёт.
Гонсало распирало от гордости. Ещё бы! Впервые за много лет он оказался круче всех – круче мэра, круче начальника полиции и даже круче Мигеля Фернандеса.
Вон как старается, силясь разглядеть его сокровище!
– Выкуси, сучий сын. Любуйся своими толстухами, – усмехаясь в усы, пробормотал он и, погружённый в собственное величие, не заметил, что уселся на место, которое обычно занимала Инес.
Инес пришлось пересесть и, таким образом, оказаться дальше от маленького гринго. И это в то время, когда ей как никогда хотелось быть рядом, чтобы разделить с вечной соперницей её триумф.
– Тьфу ты, чёрт усатый! Опять на моё место уселся, – возмутилась она, с бешенством взглянув на Гонсало, но он даже не повернул головы в её сторону.
Внутри у Инес вдруг заухало нечто огромное и бездонное, похожее на пещеру с бесконечными переходами и громадными залами, и ей показалось, что она бежит по этим переходам, но не может найти выход просто потому, что его нет и никогда не будет. Необычное состояние испугало её, сердце заколотилось так, будто хотело выскочить из груди, лоб покрылся испариной, по спине побежал холодный ручеёк, и Инес решила, что умирает.
Испуганно заёрзав, она шумно вздохнула и выдохнула, нервно поправила причёску, вновь вздохнула и выдохнула.
Беспокойное поведение Инес стало сильно досаждать Гонсало, и, недолго думая, он шикнул на неё, но не учёл возможностей собственного голоса и акустики зала. Шиканье прозвучало почти как крик, многие обернулись на него, а две сморщенные, как печёные яблоки, старые девы, сёстры-близнецы Анхелика и Лауренсия, сидевшие позади Инес, с удовольствием захихикали ей в спину.
Следом за «печёными сёстрами» и Мигель Фернандес, выразительно сверкнув шальными глазами, спросил со своего места вроде бы в никуда, но так, чтобы его услышало как можно больше народу:
– Кажется, Инес Гуттьерес мешает Гонсало сосредоточиться на молитве? Да, чико? Она мешает тебе? Скажи правду, чико, мы поймём.
Если бы кто-то взглянул на Инес сзади, он бы увидел, как побагровела отложенная временем и любовью к сочным такос жировая складка на её затылке. Такого позора она не испытывала с тех самых пор, когда Гонсало прилюдно закатил ей пощёчину. Они тогда гуляли на очередной ярмарке, и Гонсало, заметив, что Инес стреляет глазами в сторону крепкого парня с золотой цепью на бычьей шее и повадками ярмарочного мачо, вдруг рассвирепел и стал похож на доведённого беспечным тореро быка с корриды, на которой они только что побывали.
– Да ты, оказывается, шлюха, жёнушка! – крикнул ставший похожим на быка Гонсало и при всех закатил Инес пощёчину, затем вынул пистолет и стал стрелять в воздух, попутно выкрикивая оскорбления в адрес ярмарочного мачо.
В ответ ярмарочный мачо тоже выхватил пистолет, но стрелять не стал, а, помахав им в воздухе для острастки, полез на Гонсало с кулаками, и в итоге на ярмарке завязалась драка, в которой приняли участие не только Гонсало и ярмарочный мачо, но и все остальные, включая Инес.
«Ты умрёшь, Тереса! Я тебя убью!» – подумала она, слушая, как смеются позади неё «печёные сёстры».
Мысль об убийстве возникла в Инес неожиданно и разом уничтожила и бездонную пещеру в груди, и унизительные мысли о позоре. Она приосанилась и примирительно похлопала Гонсало по большой руке, чем удивила его даже больше, чем если бы скинула с себя одежду и станцевала голой у алтаря. Он только открыл рот, чтобы спросить, что его милая жёнушка съела утром, что так веселится, но не успел.
На амвоне в сопровождении двух юных помощников появился падре Мануэль, и торжественная служба началась.
Майклу было невдомёк, какой фурор он произвёл среди прихожан. Тем более ему было без разницы, что там бушевало в груди у Инес. На любопытные взгляды и громкие приветствия он не реагировал никак, равно как и не обращал внимания на то, что многие норовили потрепать его по круглой голове или ещё каким-нибудь образом привлечь его внимание.
Когда они наконец сели, он быстро придвинулся к Тересе поближе, будто искал защиты от назойливых приставаний, и, опустив голову, замер.
Дело было в том, что Майкл впервые попал в церковь, и впечатление от неё оказалось слишком сильным для его не избалованного зрелищами мозга. Незнакомый красочный мир ослепил и оглушил его, белоснежные, устремлённые вверх стены, сводчатые потолки, витражные окна, раскрашенные яркими красками фигуры Девы Марии и ангелов и празднично украшенный алтарь будто вступили в соревнование между собой за то, чтобы привлечь его внимание. К общему великолепию добавились и парадные одеяния священника и его прислужников, а также море цветов и свечей.
Воздух в зале загустел и стал тёплым, людское море успокоилось и настроилось на общую волну, вокруг наступила тишина, и даже потрескивание свечей будто старалось не резонировать уж слишком шумно в ожидании таинства праздника, а звучало в такт общему контрапункту и стихло окончательно, как только под сводами зала зазвучали первые слова праздничной молитвы.
Падре Мануэля Майкл слушать не стал. Он прижался к тёплому боку Тересы и, явно уставший от эмоциональных переживаний, уснул.
Расширились и исчезли стены, без следа растворился потолок, из открывшейся невообразимой вышины полился поток солнечного света, который имел отчётливый лиловый оттенок, несмотря на явную интенсивность и силу, не слепил и не обжигал и к тому же сопровождался прохладным и довольно сильным ветром.
Ожили и выросли до внушительных размеров алтарные ангелы, исчезли куда-то скульптурная топорность и неподвижность их фигур, засияли неземным светом ставшие прекрасными лица, раскрылись за могучими спинами огромные крылья.
Следом ожила и скульптура Пресвятой Девы, которая показалась Майклу необыкновенной красавицей, хотя одновременно смутно напомнила кого-то виденного ранее и, возможно, далеко не такого прекрасного, как она.
– Как ты полетишь без крыльев? – спросил он, но Пресвятая Дева лишь улыбнулась в ответ, взяла Майкла за руку и понеслась вверх с такой лёгкостью и быстротой, что не было никаких сомнений в том, что она сама – как белоснежное крыло.
– Скажи, это ты? – стараясь перекричать шум ветра, крикнул он. – Ты что, прилетела за мной?
Но Пресвятая Дева не отвечала, а стремительно летела вверх, рядом неслись ангелы, по-прежнему ровно и сильно свистел ветер, далеко-далеко внизу остались и городок, и церковь, и вообще вся земля.
И тут Майкл увидел Тересу.
Подперев руками бока и по-мужски расставив ноги в нарядных чёрных туфлях на небольшом каблуке, она стояла в центре поляны, на которой не было травы, а только твёрдо утрамбованный земляной грунт.
