В поисках брюк и прочих вещей, необходимых для создания образа уверенного в себе мачо, Гонсало заглянул в ближайший к бару бутик мужской одежды, как громко называл свою лавку её владелец, но ничего не нашёл. Желание поразить воображение человечества тут же почему-то куда-то делось и больше не возникало. В итоге в день праздника Гонсало просто надел то, что нашёл в шкафу. К тому же пришлось отказаться от новых ковбойских сапог, подаренных Тересой и Майклом, так как в последнее время в его ногах поселилась тяжесть, а размер стоп заметно увеличился. После безуспешных попыток натянуть на отёчные ноги приятно пахнувшие новой кожей сапоги он сдался и надел любимые растоптанные туфли с острыми носами.
– Чёрт с ними! – бурчал он, расшвыривая новые сапоги в разные стороны. – Пусть полежат пока. И что с ними сделается? Да ничего не сделается!
Зато шляпа у Гонсало была что надо. Чёрная, ковбойская, с широкими, загнутыми кверху полями. Точь-в-точь как шляпа с одного восхитившего его киноплаката с изображением давно забытого всеми героя.
– Будет чем утереть нос Мигелю Фернандесу! – заявил он своему отражению в зеркале и двинулся к выходу.
В день праздника в патио, где перед отъездом собрались все обитатели поместья, Майкл появился позже остальных, поскольку накануне долго играл в игровую приставку и проспал. Его и разбудил доносившийся со двора шум голосов. Коротко ахнув, он вскочил, быстро умылся и, одевшись в приготовленную загодя одежду, выпорхнул на крыльцо. И замер от удивления.
Тереса в белоснежной кофте с кружевным воротником, Хуан в национальном костюме, Хесус в смешно сидевшей на треугольной голове бывшей шляпе Гонсало, причёсанные и умытые дети, Лусиана и Гуаделупе в разноцветных нарядах и даже блестевшая на утреннем солнце, как диковинная птица, Инес поразили и восхитили его. Майкл даже не сразу узнал их в этих новых, приосанившихся и переполненных беспричинным возбуждением людях.
Праздники хороши в первую очередь тем, что снимают на время повседневную сущность и заменяют её другой, временной. Недолговечность временной сущности с лихвой компенсируется её блистательностью, что само по себе уже событие, ведь она прекрасна потому, что не требует продолжения.
В свою очередь, Майкл вызвал у собравшихся ожидаемый восторг.
– Наш маленький гринго – прямо кинозвезда! – после минутной паузы сказал Хуан, и все одобрительно загудели в ответ, а у Хосито запылали уши, и он резко отвернулся, сделав вид, что высматривает что-то в противоположной стороне двора.
Не рассказывать же всем, что он регулярно мастурбирует на образ маленького гринго, причём до драки было легче, а вот после неё ни о чём другом ему не думается, и вообще просто мочи больше нет, так Хосито хотелось, чтобы гринго дарил ему хотя бы иногда капельку своего общества. Ну, хотя бы капельку! Хоть бы чуточку! Ему больше и не надо – просто, поговорить, или поиграть вместе в игру какую-нибудь, Хосито на любую роль в ней согласен, даже на четвереньках стоять и лаять по-собачьи…
Если Майкла и смутило общее внимание, со стороны это было незаметно. Он слегка, что называется светски, улыбнулся в ответ на восхищение и восторги, не спеша прошёл сквозь расступившуюся перед ним толпу и занял переднее место в автомобиле.
«Вот же умничка, ну ведь всегда знает, как себя показать!» – радовалась, наблюдая за ним, Тереса.
В одном человеке не должно быть сосредоточено слишком много достоинств. Это неверно с точки зрения логики развития вида и, если вдуматься, выглядит, скорее, как предел усилий природы, после которого должна наступить неизбежная деградация. Совершенное творение природы не возбуждает воображения, а, наоборот, угнетает его, так как самим фактом своего существования делает бессмысленным существование всех остальных, не столь совершенных.
Может, поэтому в людях есть не только отталкивающие изъяны, но и те, что придают их носителям дополнительное очарование незавершённости. Природе нужна эволюция, совершенство же не в состоянии эволюционировать, ведь оно – пик усилий, их обобщающий апофеоз.
А Инес злилась на всё. И на свой яркий наряд, делающий её настолько заметной, что она не знала, куда деться от любопытных взглядов, и на этот чёртов праздник, и на Гонсало с Тересой, и даже на Майкла. Хорошенькое дело! Найдёныш, как сеньор, сидит в хозяйском автомобиле, а она едет в минивэне в компании слуг.
Быть лишней в своём собственном доме – разве Инес могла представить себе нечто подобное ещё какое-то время назад?!
Вихрь противоречивых чувств ожидаемо вызвал головную боль. Пришлось глотать припасённые таблетки, а так как воды оказалось мало, запивать их сладкой шипучкой, которую Хуан всегда возил с собой.
– Чёрт бы вас всех побрал вместе с вашей водой, вашим найдёнышем и вашей болтовнёй! – всё ворчала Инес, раздражённо завинчивая и развинчивая обратно яркую бутылочную крышку.
– Мамита, ты видела, какая Инес сегодня нарядная?
– Да, Мигелито, видела. И ты заметил?
– Кто нарядный?
Гонсало, как всегда, не сразу понял, о ком речь, а услышав ответ, досадливо скривился под заливистый смех Майкла.
Майкл всегда менялся, оставаясь наедине с Тересой и Гонсало. Исчезали куда-то молчаливость и высокомерное равнодушие, которыми он отгораживался от людей, он радостно болтал, сыпал вопросами и звонко хохотал над острыми репликами Тересы и неуклюжими ответами Гонсало. Что-то рассказывал им, чем-то делился и молча, но доброжелательно выслушивал советы.
Они были его семьёй, и он не скрывал, что безмерно рад этому обстоятельству.
Приехали, как всегда, с опозданием. Праздник уже был в разгаре, площадь до отказа заполнилась радостными, красочно одетыми людьми и, подобно тому, как в стародавние времена пропитывались солёным океанским воздухом паруса каравелл, успела пропитаться особым праздничным воздухом, настоянным на жареной кукурузе, солёных чипсах, женских духах и новёхонькой коже ковбойских сапог.
Пели в разных уголках площади сладкоголосые марьячос, и то тут, то там пускались в пляс возбуждённые рвущими душу мелодичными пассажами горожане. Праздно прогуливались пары, шмыгали под ногами у взрослых нарядные дети, гремели барабаны, взрывались мелкими бомбочками конфетти, в переносных кухнях жарили начинку для такос, торговали с лотков сладкой ватой, липучками и мороженым.
Раскладывали на земле свою нехитрую продукцию в надежде на прибыль вырядившиеся в немыслимые по цветовым сочетаниям одеяния женщины из индейских племён.
Майкл пришёл от праздника в полный восторг, хотя со стороны казался спокойным и даже бесстрастным.
Вообще, по тому, как он умел вести себя на людях, когда, конечно, желал этого, можно было предположить, что он рос не на улице, среди голодной тишины тёмных углов и пустых парковых скамеек, а в роскошной атмосфере сытой публичности и всеобщего внимания. Иллюзия полученного где-то и когда-то особого воспитания создавалась не только за счёт отсутствия дерзких и подчас глупых выходок, посредством которых попадающие в непривычную атмосферу дети выплёскивают в окружающее пространство своё неумение обуздать эмоции, но и благодаря бросающемуся в глаза особому стилю поведения. Оно было сдержанным, почти равнодушным и одновременно – отстранённо-вежливым, но могло мгновенно измениться, если того требовали обстоятельства.
